из Милана. – Пусть из-за этого я не заработаю лишнего сольди как портретист – что с того? Зато я смог бы применить это устройство для других задач. Хотя бы разок.
– Но если образы будут воспроизводиться только этими твоими машинками, в них не останется отпечатка человеческого участия, человеческой души. Гуманистическое улетучится раз и навсегда.
Одной точной линией Леонардо запечатлел изгиб ее подбородка.
– Приближаясь к предмету вплотную, теряешь ясность видения.
– А отдаляться не только невежливо, но и опасно.
Ах, видели бы его родные, думал меж тем Леонардо, как он, сельский мальчишка из Винчи, спорит о моральной стороне одного из своих теоретических изобретений с внучкой неаполитанского короля. Когда он делал в живописи первые шаги, художники занимали незавидное положение в обществе, их ставили на одну доску с простолюдинами, чей удел – грубая черная работа. Но он, Леонардо, добился того, чтобы это представление в корне изменилось. Теперь художник вознесен на должную высоту, с его мнением не просто считаются – его ценят, оно имеет вес. А впрочем, все равно недостойная профессия, решил он.
– Достижение должной научной объективности, моя донна, – ключ к пониманию вещей. Потому-то я и хочу летать.
– Что делать?
– Летать.
Изабелла широко распахнула глаза:
– В небе? Как птица?
Он кивнул.
– Опять твои шуточки?
Но Леонардо и не думал шутить.
– Король Людовик понимает, сколь ценна подобная возможность. – Леонардо поднял левую руку и задумчиво погладил сверкающую птицу в своем драгоценном перстне. – Король подарил мне это, сняв с собственного пальца. Камни, которыми перстень инкрустирован, являются достоянием французской короны. – Леонардо мог бы выручить тысячи дукатов, пожелай он продать его. – Прими это, сказал король, в знак того, что я поддерживаю твои дерзкие замыслы и надеюсь, что, научившись летать, ты со своим искусством перенесешься на земли Франции.
Эта вещица – талисман Леонардо, и, пока перстень сверкал на его руке, он верил: однажды он полетит.
– Но разумеется, – продолжил он, – если тебе и твоему овеянному множеством доблестей супругу будет угодно оказать поддержку моим экспериментам, я никогда, клянусь, никогда, моя донна, не отдам этого изобретения французам. Даю тебе слово, оно будет принадлежать вам безраздельно!
– Но ты не птица. Ты живописец.
– Я, позволь тебе заметить, намного больше, чем живописец. – Быстрые движения карандаша очертили изящные изгибы верхнего и нижнего века, и в них, словно жемчужина в створках раковины, влажно заблестел глаз Изабеллы. – А иначе зачем Всевышний наградил меня этим неуемным любопытством? Мне интересно все: человеческое тело и человеческий разум, тайны чисел, водная стихия и движение звезд по небу. О, мои интересы нисколько не отвлекают меня от моего искусства – наоборот, они питают его. Музыка питает математику, та –