ключ из тайника под подоконником и открываю дверь. Все хуже, чем я думала. Пола не видно под сплошным ковром глиняных черепков; округлые половинки ваз заканчиваются угрожающе острыми зазубринами. Деревянные полки пусты, со стола сброшены все работы, а миниатюры на подоконнике, неузнаваемые, разбиты в крошку, блестящую в лучах утреннего солнца.
У двери лежит маленькая статуэтка – эту серию я делала в прошлом году для магазина в Клифтоне. Мне хотелось воспроизвести что-то реальное, далекое от совершенства, но все равно прекрасное, и я вылепила десять женщин, каждую с индивидуальной фигурой, со своими складками, шрамами и несовершенствами. Моделями мне служили моя мать, моя сестра, девушки, которых я учила гончарному делу, женщины, которых я видела в парке. А вот это как раз я – сходство довольно условное, чтобы не узнавали, но тем не менее это я. Грудь почти плоская, бедра слишком узкие, стопы великоваты. Волосы скручены в низкий пучок. Я нагибаюсь и поднимаю фигурку, кажущуюся невредимой, однако под моим прикосновением глина приходит в движение, и я остаюсь с двумя половинками в руках. Некоторое время я гляжу на обломки, а затем с силой запускаю их в стену, где они разлетаются в крошку, осыпающую стол.
Я глубоко втягиваю воздух и медленно выдыхаю.
Не знаю, сколько дней прошло после аварии или как я прожила неделю, когда мне казалось, что я бреду по колено в густой патоке. Не знаю, что подтолкнуло меня сделать это именно сегодня, но я решилась. Я беру с собой только то, что умещается в дорожной сумке, зная, что если не уеду прямо сейчас, то не уеду уже никогда. Я мечусь по дому, пытаясь представить, что никогда больше сюда не вернусь. От этой мысли становится страшно и одновременно охватывает ощущение свободы и легкости. По силам ли это мне? Возможно ли сбежать от одной жизни и начать другую? Но я должна попробовать; это мой единственный шанс выдержать все это и не умереть.
Ноутбук на кухне; в нем адреса, фотографии, важная информация, которая может понадобиться, я ее нигде больше не сохраняла. У меня нет времени думать об этом сейчас, и хотя ноутбук тяжелый и большой, я засовываю его в сумку. Места в ней остается мало, но я не могу уехать без одной особой частицы моего прошлого. Я выбрасываю джемпер и футболки и опускаю в сумку деревянную шкатулку, где спрятаны мои воспоминания, утрамбованные под кедровой крышкой. Внутрь я не заглядываю – мне это не нужно. Подростковые дневники, которые я вела как попало, вырывая провинившиеся страницы; билеты на концерты, стянутые резинкой для волос; школьный аттестат; газетные вырезки о моей самой первой выставке – и фотографии сына, которого я любила так неистово, что это казалось невероятным. Драгоценные снимки. Так мало от человечка, которого так любили. Такой маленький след для мира и, однако, центр моего личного мирка.
Не в силах удержаться, я открываю шкатулку и беру самый верхний снимок – полароидный, сделанный акушеркой с вкрадчивым голосом в день его рождения. Здесь он еще крошечный розовый комочек в складках белого больничного одеяльца. На фотографии