его вспыхнула; он вскочил и с негодованием подбежал к капитану.
– Изменник я, говоришь ты? – сказал он. – Скажи лучше, что я не хотел быть изменником тем, кому обязан верностию. Русский падишах дал мне чин, сардарь[24] ласкал меня, и я был верен, покуда от меня не требовали невозможного или унизительного. И вдруг захотели, чтоб я впустил в Аварию войска, чтобы позволил выстроить там крепости; но какого имени достоин бы я стал, если б продал кровь и пот аварцев, братьев моих! Да если бы я покусился на это, то неужели думаете вы, что мог бы это исполнить? Тысячи вольных кинжалов и неподкупных пуль устремились бы в сердце предателя, самые скалы рухнули бы на голову сына-отцепродавца. Я отказался от дружбы русских, но еще не был врагом их, и что ж было наградой за мое доброжелательство, за добрые советы? Я был лично, кровно обижен письмом вашего генерала[25], когда предостерегал его… Ему дорого стоила в Башлах дерзость… Реку крови пролил я за несколько капель бранчивых чернил, и эта река делит меня навечно с вами.
– Эта кровь зовет месть! – вскричал капитан сердито. – И ты не уйдешь от нее, разбойник!
– А ты от меня, – возразил вспыльчивый хан, вонзая кинжал в живот капитана, когда тот занес руку, чтобы схватить его за ворот.
Тяжело раненный капитан, простонав, упал на ковер.
– Ты погубил мепя, – произнес Аммалат, всплеснув руками, – он русский и гость мой.
– Есть обиды, которых не покрывает кровля, – возразил мрачно хан. – Кости судьбы выпали; колебаться не время; запирай ворота, скличь своих, и ударим на неприятелей.
– За час еще я не имел их… Теперь нечем их отражать… У меня нет в запасе ни пуль, ни пороху; люди в разброде…
– Народ разбежался! – в отчаянии вскричал Сафир-Али. – Русские идут в гору скорым шагом. Они уж близко!!
– Если так, то поезжай со мною, Аммалат, – молвил хан. – Я ехал в Чечню, чтобы поднять ее на линии… Что будет, бог весть, но и в горах хлеб есть!.. Согласен ты?
– Едем!.. – решительно сказал Аммалат. – Теперь мне одно спасение – в бегстве… Не время теперь ни споров, ни укоров.
– Гей, коня, и шесть нукеров за мною!
– И я с тобой, – произнес со слезой в оке Сафпр-Али, – с тобой в волю и в неволю.
– Нет, добрый мой Сафир-Али, нет! Ты останешься здесь похозяйничать, чтобы свои и чужие не растащили всего дома. Снеси от меня привет жене и проводи ее к тестю, шамхалу. Не забудь меня, – и до свиданья!
Едва успели они выскакать в одни ворота, как русские вторглись в другие.
Глава II
Вешний полдень сиял над высью Кавказа, и громкие крики мулл звали жителей Чечни к молитве. Постепенно возникали они от мечети до незримой за гребнями мечети, и одинокие звуки их, на миг пробуждая отголосок утесов, затихали в неподвижном воздухе.
Мулла Гаджи-Сулейман, набожный турок, один из ежегодно насылаемых в горы стамбульским диваном[26] для распространения и укрепления православия, а с тем вместе и ненависти к русским, отдыхал на кровле мечети,