поставила свечу на столик перед медным «зеркалом». Достала из сумочки пилку для ногтей и маленькое зеркальце. Для гадального коридора, насколько помню, надо бы два нормальных зеркала – одно поболее, другое поменьше, да пару свечей, но попробуем обойтись тем, что имеется в наличии, и рунами, разумеется. Пока я только одиночные использовала да традиционную комбинацию, а теперь надо новую составить. Итак, я коснулась пилкой ровной восковой поверхности свечи и быстро нацарапала строенные руны кано, перто да лагу. Троица эта у меня будет ответственна за интуицию и тайные силы.
Вот и готово, руны заняли место на свече, пламя заходило ходуном, приглашающе выгнулось арочкой, будто открылись воротца. Гляди-ка, и впрямь что-то деется. Ну-ка, продолжим! Я повернулась к свечке и медному кругу вполоборота, поднесла к лицу зеркальце, заглядывая в его глубины. Кончик моего носа, губы, на заднем плане трюмо с магическими атрибутами, яркий огонек свечи. Я моргнула и в следующую секунду поняла, что маленькое пламя закрыло все прочие отражения в зеркальце, а потом ободком расползлось по краям, и возникла картинка. Как в сломанном телевизоре, звука не было, зато видимость оказалась относительно неплохой, что-то в тумане, а что-то вполне четкое.
Опаньки! Да я и в самом деле вижу! Вот Полунка, только чуть повзрослевшая, раскрасневшаяся, счастливая, на голове венок из каких-то красных и белых цветков, платье тоже красное. Сидит девица за столом, всякой снедью уставленным, а рядом с ней дюжий парень. Косая сажень в плечах, брови как два куска черного меха, меж собой срослись, тяжелый подбородок, но глаза добрые, на щеке, как мушки, родинки. Сияет парень, как новенький самовар, и, вот чудно, на голове его такой же венок, как у Полунки. По другую сторону от моей гадальщицы, кажется, Торин сидит и суровую морду делает, а на деле сияет не меньше парня и дочки.
Поспешно, пока видение не исчезло, добросовестно принялась описывать его девушке. Она слушала молча, только переспросила разок:
– На правой щеке родинка? – И, получив утвердительный ответ, довольно вздохнула. – Микида, сын кузнеца.
Я уж собралась сворачивать погляделки, как картинка в огненной рамочке сменилась. Свадебный стол исчез, зато явилась дорога, вьющаяся между небольших рощиц, какая-то груда не то камней, не то развалин. Сверкнуло что-то яркое, золотисто-синее и исчезло. Потом снова появилась та же дорога, какой-то палаточный лагерь замаячил вдалеке, и на дороге показалась кучка людей – пара конных и пешие. Кто именно, не разглядеть. Картинка снова сменилась, и я увидела Лакса, летящую в него стрелу, вот уж рыжий откинулся на спину, а в правом глазу у него крепко засело древко с симпатичным таким сизо-зеленым оперением на конце. Левый глаз неподвижно уставился в небо. «Тьфу, пакость какую кажут! Мы насчет ужастиков и триллеров не договаривались, я даже мелодрам не хочу!» – подумалось мне, и словно в ответ на эту злую и в чем-то испуганную мысль картинка снова стала другой: какая-то темная не то подворотня, не то улица, брусчатая мостовая, а на ней черепки. В смысле, глиняные, не человеческие,