своими богатствами. Жизни не хватит. Но историка в конце пути не будет мучить мысль, что он не может взять в могилу золотой "Роллс-Ройс". А вы ведь на деньги Гейтса непременно купите золотой "Роллс-Ройс". Большие халявные деньги всегда заканчиваются покупкой золотого "Роллс-Ройса". У вас просто не будет выбора.
А у меня по рукой, например, авторские рисунки и чертежи Воронихина. Что скажете, а? Что скажете о подлинных дневниках Кваренги, Монферрана, Растрелли? Да ничего вы не скажете. Ладно, отстану отстану от вас. Поедем дальше.
Попав в Архив, я какое-то время побегал по мелким поручениям. Попрыгал, как мячик, между отделами, пинаемый корифеями советского архивного дела, которые оттачивали на мне свое остроумие. В ходе этого броуновского движения я был замечен одной бодрой и деятельной старушкой, Кирой Карловной Штейн, начальником отдела информации и научного использования документов. Да, вот такое скучное название.
Что Кира Карловна нашла во мне, молодом обормоте, не знаю, но факт остается фактом. У есть одна версия. Была мадам Штейн такой старой, будто встретила юность еще в царской России. А, значит, она вполне могла ностальгировать по французским булкам и первому поцелую румяного гимназиста. Или поручика. Так вот, возможно, я ей и напомнил того самого гимназиста. Или поручика.
Несмотря на букет различных старческих заболеваний, включая пышно цветущий склероз, дело свое Кира Карловна знала туго, а активности ее могли бы позавидовать молодые антилопы. Преданность делу иногда оборачивалась довольно жесткой тиранией. Мадам Штейн любила документы больше людей. Это не значит, что к людям она относилась плохо, нет. Но документы она боготворила и считала их сокровищами из высших сфер. Поэтому нерадивый архивариус, будь он трижды милашкой и чаровником, не имел никаких шансов возвыситься в ее глазах.
Сотрудники у Киры Карловны делились на голубчиков и граждан.
– Голубчик (голубушка), принесите мне дело за нумером одна тысяча пятьсот двадцать, – говорила она своим любимчикам. Говорила именно так, по-старорежимному: "за нумером".
«Гражданами», вопреки гордому звучанию этого слова, назывались архивариусы неумелые и не испытывающие священного трепета перед старинными бумажками. Они припечатывались чем-то вроде:
– Гражданин такой-то, когда вы сдадите отчет по новым поступлениям в фонды?
У Киры Карловны я научился многому. Да что там «многому», почти всему. Как выяснилось, я сильно соскучился по настоящему делу.
На исторический я пошел, выражаясь высокопарно, по зову души. И учился почти на отлично. Последующие два года, проведенные на объектах дикой постсоветской торговли, привили мне стойкую аллергию к любым продажам вообще. Почему-то самой яркой, да и практически единственной картинкой, оставшейся в памяти из той жизни, был владелец уличной пивной точки Ахмед с неизменно торчащей из носа соплей. Он не сделал мне ничего дурного, даже платил относительно честно, но вот поди ж ты: