с настоящей овсяной лепешкой!
Сейчас ее северный акцент сделался особенно заметен. Так всегда бывало в тех немногих случаях, когда Ольга говорила о чем-то, что имело отношение к ее родине.
– Добудь мне очаг и сковородку, Клавдия, и я ее испеку!
– Испеки, сделай милость! – попросил Лукин.
Стоял один из тех удушливо-жарких дней, что порой случаются ранней осенью. И казалось, все студенты до единого высыпали во двор и расселись на крыльце столовой. А потому Ольга поставила шесть чашечек с кофе на поднос и повела своих одногруппников к статуе волшебника Поликанта. Все устроились на пьедестале, за исключением Эльды, которая разлеглась у ног своих товарищей. Грифонша то наклонялась и потягивала кофе через соломинку, то поднимала свой золотистый клюв и принюхивалась к осенним запахам, которые приносил из-за города слабый, ленивый ветерок. Ветерок пах грибами и соломой, и эти ароматы отчего-то будоражили Эльду; она и сама не знала, в чем тут дело, но тем не менее ее хвост все время подергивался.
– Очаг и сковородку… – сказала Клавдия. – Все это добыть нетрудно, если только мое невезение мне не помешает. Странно все-таки: ведь тут, в университете, множество магов! Неужели никто из них ни разу не пытался сделать здешнюю еду хоть чуточку повкуснее?
– А это мысль, – пророкотал Рёскин, который сидел и болтал ногами, не достававшими до низа пьедестала. – Непременно так и сделаю, только сперва надо узнать как. Обещаю и клянусь. Жаркое на углях и мидии с чесночком. А?
– И свежевыловленную форель с зеленым соусом! – мечтательно вздохнула Ольга.
– А я никогда не ела мидий, – сказала Эльда. – Они вкусные?
– Тебе понравятся, – заверил ее Фелим. – Твой клюв прямо создан для того, чтобы открывать ракушки.
– И пирог с курятиной! – сказала Клавдия. – А что на десерт?
– Клавдия, прекрати эти разговоры о еде, – попросил Лукин. – Ты лучше скажи, что мне с Вермахтом делать. Если он еще хоть раз назовет меня подержанной курткой, боюсь, я не удержусь и разверзну у него под ногами дыру в милю глубиной.
– Да-да, – согласилась Эльда. – А если он еще хоть раз назовет меня животным, я его укушу!
– Надо подумать.
И Клавдия наклонилась, обхватив обеими костлявыми руками острое колено. Глаза у нее сделались совсем зеленые, как всегда, когда она впадала в задумчивость. Ее волосы, унаследованные от матери-болотницы, казалось, зажили собственной жизнью: каждая черная прядь извивалась, точно и впрямь была живая. Ее одногруппники хранили почтительное молчание. Они уже знали, что, когда Клавдия так выглядит, это значит, она вот-вот скажет что-то очень ценное.
– Я слышала, – сказала она наконец, – что волшебник Вермахт – самый молодой из преподавателей университета. Подозреваю, он этим ужасно гордится. Я думаю, что он довольно несчастный человек.
– Несчастный! – взревел Рёскин. Студенты, сидевшие на крыльце столовой, вздрогнули и обернулись в его сторону. – Я щас расплачусь!
– Ну,