ился в прицел лазерного гиперболоида, и кто из прохожих попадал под режущий луч, тому гибельно не везло. Гражданина, с риском для жизни перебегавшего к остановке через проезжую часть, разрезало буквально пополам вместе с пиджаком, рубашкой и галстуком. Куда, спрашивается, торопился? Зачем? Впрочем, свою судьбу никому знать неведомо, иной раз чужую лучше знаешь, чем свою собственную.
Другого… лазерный прицел подпрыгнул вместе с автобусом, луч метнулся поверху (везёт же некоторым!). Денис тоже взлетел, сильно ударился головой о поручень, приземлился и, поморщившись, зафиксировал, какая беда случилась с приятной во всех отношениях девушкой в голубых джинсах, белой тонкой кофточке, стоявшей на остановке: лазерный луч прошелся точно по её загорелой шее и головы как не бывало. Даже зажмурился, чтобы не видеть последствий. Испытывая лёгкое угрызение совести, бросил взгляд на открывшиеся двери, – девушка самостоятельно заскочила в салон первой, та самая, в джинсах и кофточке, юная, стремительная, притягательная для нечаянного знакомства, но… без головы. На месте загорелой шеи, непосредственно из плеч вился синеватый факел вроде того, что горит на кухонной газовой конфорке, а в этом огне извивалась туманом тень исчезнувшего девичьего лица, как наказание меткому стрелку лазерного гиперболоида. Вот чего лишил ты всех, урод!
Да он же понарошку! Шутил от скуки, и всё это неправда! И быть такого не может!
Быть точно не может, а вот есть и всё тут! И никуда от этого не деться: стоит девушка без головы у дверей, рассчитывается с кондуктором, говоря обычным человеческим языком: «Мне один билет, пожалуйста… спасибо». Прошла тоже к окну, встала перед Денисом, сказала: «Привет!». «Привет! – ответила ей незнакомка откуда-то из-за его спины. – Ты на дежурство? Не повезло, сегодня Трупичкина в ночь, покоя не даст». Но, постойте, как же так? Невозможно! Быть того не может… а есть, есть, есть!
И ужасно, что никто вокруг не выразил ни малейшего удивления по поводу столь катастрофического происшествия, случившегося среди бела дня в городском автобусе шестого маршрута, не возопил на всю ивановскую, не воззвал к скорой помощи. И он тоже за компанию со всеми подавил в себе дикий крик ужаса новоявленного сумасшедшего: бежать, бежать срочно куда подальше, залезть дома под кровать, забиться в самый тёмный угол и никогда – никогда больше не вылезать оттуда, ведь под кроватью никого нет, значит, и отрезанных голов там не будет!
Затаился Денис, перестал думать. Подчинился совокупному разуму сообщества пассажиров. Молчи, язык мой – враг мой, покуда все молчат, лежи во рту смирно. Вот сейчас разберутся люди что к чему, да как начнётся паника в салоне, давка, визг, матерщина, ломанётся народ во все стороны от безголовой ходячей девицы, вот тогда и он заорёт на всю ивановскую! Ой, ну как же он заорёт, мамочка родимая, столько в нем ужаса накопилось, и уже переполнение пошло, заструился ужас холодом по шее и спине! Одеревенел Денис, из последних сил терпит. Прищурил левый глаз.
О, слава богу, вот она голова, целая – невредимая вернулась на плечи после кратковременного отсутствия без малейшего признака боли. И какая хорошенькая: с весёлыми загорелыми щеками, на которых живут симпатичные ямочки, быстрыми ресницами, ах, что за прелесть вернулась в наш жестокий безумный мир! Слава те господи, а то уж показалось… чёрт-те что… Открыл левый глаз, прищурил правый: снова факел на плечах сворачивается в голубой тлен. Развернулся Денис на прочих пассажиров. Мать честная, кругом все поголовно безголовые! Причем, если смотреть на конкретную цель издалека, то нет головы и пол туловища в придачу, зато у рядом стоящих граждан вроде на месте. Только переведёшь на соседскую – и она тут же исчезает полностью, смотришь на руку – та разорвана с вывертом ужасным и разрезана голубым плазменным пламенем, в глаза рядом стоящего пассажира случайно глянул – оппа-на! – нет глаз на лице, ниже посмотрел – носа не стало, за ним рот исчез. На что конкретно смотришь, того и нет, мгновенно исчезает, сгорая в голубоватом пламене гиперболоидного Денискиного взгляда. За что их-то?
Хорошо, что правый глаз пока нормальный. На другой день отправился Денис в поликлинику к глазному врачу, рассказал, что с ним приключилось в автобусе, про гиперболоид умолчал, всё-таки к офтальмологу на приём очередь двухчасовую отстоял, а не к психиатру пока. Ещё сидя в очереди, узнал, что врач Игорь Николаевич пребывает в глубочайшем трауре: у него умерла жена. О том говорили меж собой две приличного вида женщины, а остальные пациенты заинтересованно их слушали.
– Редкий мужчина, наш Игорь Николаевич, – качнула высокой прической элегантная дама, мягко улыбнувшись, – до последнего дня сам ухаживал, все делал своими руками.
– Другие-то сразу жен бросают, стоит чуть заболеть. Пол не может мыть, да обед варить – тут же уходят к знакомой, а он до самого конца сопроводил, – согласилась соседка, – во всех отношениях безупречный человек.
– Зато теперь словно потерянный. Не замечали? Вчера на приёме уж искал-искал мою карточку на столе, чтобы запись сделать, а потом поднял глаза и спрашивает: «Извините, как ваша фамилия?». А в глазах мука мученическая стоит…
На двух прилежащих