щекотаниями зари, тихим и безмолвным подъёмом, чтобы, не дай Бог, не вспугнуть, не насторожить хитроумных чернобоких хариусов.
Мальчишкой любил подолгу глядеть на далёкие мерцающие звёзды, следить за облаками и в грозу, надёжно спрятавшись от дождя под непромокаемыми лапами пихты, наблюдать за столкновением туч и рождением молний. В селе знали, что их Игнат, когда вырастет, обязательно станет лётчиком.
Но грянула война. Мечты в одночасье рухнули.
Большая семья Григория Дёмина жила в старом просторном пятистенке, доставшемся по наследству от деда Семёна. С южной стороны его, в сторону речки и леса, тремя террасами спускался обширный огород.
Лучи восходящего солнца ласкали высокое крыльцо с резными и точёными перилами да мощёную камнем дорожку, упирающуюся в литую из чугуна калитку. Она разделяла подворье на две половины.
На его чистой стороне, как звал дед, в пяти метрах от ворот, размещалась отцова кузня. До войны он выполнял мелкие заказы для нужд станции и селян. Старая, замшелая пихтушка, распластавшая нижние ветки по земле, отделяла кузню от бани. А сразу за той до самого забора вдоль метров на сто тянулась некопаная исконная земля, на которой просторно кудрявились три щедро плодящих кедра, помнивших тепло рук и прапрадеда Порфирия. За ними бойко нарастали разновозрастные шустрые кедрята. А вперемешку с ними росли сибирские необыкновенной красоты берёзы, своими тонкими белоснежными стволами и кружевной кроной уносящиеся далеко в поднебесье.
На другой половине усадьбы в сараях содержались домашний скот и птица. Расписным теремком возвышался амбар для муки и зерна. А за ним в ряд – сеновал с конюшней для двух лошадей. Здесь же под высоким навесом стояли рабочие сани и для деловых выездов бричка, украшенная литьём и витой кожей.
Этот отчий уголок Игнат Дёмин свято пронесёт в памяти сердца по всей жизни, мысленно прикасаясь к нему, своему истоку, набираясь ума и сил.
Война забрала у Игната старших братьев – Алексея и Антона, сестру Марию, которых он почти не помнил и узнавал только по фотографиям на стенах. Они белозубо улыбались, присматривали за ним, когда он, ещё дошкольник, оставался дома один.
Отец вернулся с войны больной, с открытой, незаживающей раной на груди. В бане маленький Игнат видел, как у отца из раны струйкой по животу стекала кровь. Мама Люба, хорошо знавшая таёжные лечебные травы, ничем помочь не смогла, а в городскую больницу на лечение и перевязки он съездил всего три раза. «Что без толку-то мотаться туды-сюды! Откуда деньги брать?»
Григория не стало в канун лета, когда Игнат перешёл в шестой класс. Люба тяжело пережила его смерть, обессилела и, словно вырванный с корнем цветок, сникла.
Так чёрным крылом смерти война достала и её, казалось бы, в далёком сибирском тылу. Потеряв троих детей, мужа, она уже не находила в себе силы жить. Тоска и горе душили её.
– Виновата перед тобой, Игнатушка, сынок мой любый, ох, виновата! Зачем было рожать, чтобы потом