Уж я этого парня знаю.
И совсем он не мрачный, а изо всех сил сдерживает смех.
– Поживем – увидим, – говорит Франк. – Но готов спорить на дюжину монет, что кондитерские все-таки выживут. Однако шило в заднице у твоего друга, пожалуй, даже длиннее, чем у тебя, – подумав, добавляет он. – Хотя на первый взгляд не скажешь.
– У меня-то в заднице может быть, конечно, и шило, – ухмыляется Макс. – Зато у него – натуральная мизерикордия.
– Что?
– Мизерикордия. Переводится как «милосердие». Такой специальный полезный кинжал, чтобы добивать раненых, – скороговоркой отвечает он. – А то лежат, мучаются, стонут – бардак. Раздражает.
Ответом ему недоуменное молчание. «Эк его все-таки занесло, – думает Триша. – Раненые какие-то, и кто-то их добивает зачем-то вместо того, чтобы лечить, – ничего не понимаю».
И, кажется, не только она так думает.
– Ну что вы все на меня так смотрите? Ничего особенного я не сказал. Быть живым человеком в большинстве случаев очень больно, – почти сердито говорит Макс. – В каком-то смысле, живой – это и есть раненый. Можно быть великим колдуном, а можно – невежественным фермером, один хрен, обоим примерно одинаково больно. Вопрос, строго говоря, только в том, кто чем себя глушит. Пребывать в шкуре сэра Шурфа – то еще удовольствие, честно говоря, зато и наркоз он себе выбрал достойный. Любопытство и жажда новых знаний делают совершенно восхитительной жизнь, которая теоретически должна бы стать невыносимой. Мне у него еще учиться и учиться. С другой стороны, я даже в худшие свои дни куда меньше нуждался в обезболивании. Быть мной, по большей части, легко и приятно – насколько это вообще возможно.
– А. Вот теперь понятно, – кивает Меламори. – Наверное… Да нет, не «наверное», а так оно и есть. «Мизерикордия», ну и штука! Надо бы слово запомнить – красивое. Лучше любого ругательства.
– Только картину мира ты нарисовал очень уж мрачную, – улыбается Франк. – Отчасти ты, конечно, прав, но это далеко не вся правда про живых людей. Примерно одна тысячная часть правды, поверь мне. Чего-чего, а времени для наблюдений и выводов у меня было предостаточно.
– Хорошо, если так, – соглашается Макс. – Моя позиция, как ты понимаешь, не из тех, что хочется отстаивать до последней капли крови. Если я дурак, тем лучше для всех.
– Ты не дурак. Просто живешь не очень долго – по крайней мере, в этой шкуре. Но это, как ты понимаешь, поправимо. Уже завтра утром ты будешь гораздо старше, чем сегодня. На целый день, только подумай!
– Не могу представить, воображение отказывает.
Макс смеется и кривляется, куда только подевалась давешняя мрачность. Вот и хорошо, не нужно ему мрачным быть. Триша – сторонница размеренной жизни. Ей совсем не скучно без землетрясений, наводнений и пыльных бурь.
Гость, о котором так много говорили, вернулся незадолго до начала сумерек, когда щенки тумана выбираются