сущий балаган, стены от хохота тряслись, а прохожие от окон шарахались, и причиной тому – из ряда вон выходящее личное могущество всех служащих, а вовсе не какое-то особенное, обостренное чувство юмора.
Вот и я в ту пору хохотал всласть, а волю своей кровожадности давал лишь при встрече с другими колдунами, к какому бы Ордену они не принадлежали. Некоторых я убивал, другие давали мне отпор, но большинству хватало ума просто обходить меня стороной, как бешеную собаку. Они, надо думать, были столь же брезгливы и высокомерны, как я сам, и справедливо полагали, что победа над безумцем не сделает им большой чести, зато смерть от моей руки ничуть не менее окончательна, чем любой другой способ умереть. Собственно, именно поэтому мне удалось уцелеть – так-то вполне мог бы отыскаться какой-нибудь выдающийся Старший Магистр более-менее могущественного Ордена, способный быстро положить конец моим бесчинствам. По крайней мере, в потенциальном успехе адептов Ордена Водяной Вороны, или, скажем, Потаенной Травы, я по сей день ни на миг не сомневаюсь.
Но это самое простое, практическое объяснение. Впоследствии я много раз задавал себе вопрос: как мне, теоретически могущественному, но на деле совершенно не способному справиться с собственной силой юнцу, удалось выжить в разгар смутных Времен, когда для спасения шкуры требовалось помножить свое могущество на опыт, хитроумие и осторожность. И, думаю, я нашел ответ. Каждый человек диктует реальности свои представления о ней; другое дело, что почти никто этого не осознает и, уж тем более, не контролирует процесс. Легендарная удачливость дураков и безумцев – закономерное следствие этого правила. Я выжил в те дни только потому, что искренне полагал себя неуязвимым и бессмертным – теперь, задним числом, это мне совершенно ясно.
…Так прошло примерно два года. Время делало свое дело – то ли краденое могущество стало понемногу истощаться, то ли я приспособился к новому способу бытия – но я постепенно приходил в себя; как следствие, мои воспоминания о том периоде несколько более отчетливы. Неуправляемая стихия становилась чем-то вроде человека, по крайней мере, изредка ко мне возвращалась способность размышлять, а вместе с нею необходимость есть, пить и даже – о, ужас! – спать. Не могу сказать, что все это пошло мне на пользу.
Потребность во сне оказалась самой серьезной проблемой, поскольку контролировать сновидения я никогда не учился, а о древнем искусстве ставить свою Тень на страже в изголовье и вовсе не слышал. Таким образом, уснув, я делался уязвимым, как самый обычный человек. К тому времени я стал достаточно разумен, чтобы понимать: охотников избавиться от меня раз и навсегда, за деньги или ради собственного удовольствия, предостаточно, и не следует упрощать им эту задачу. Поэтому пришлось обзавестись доброй дюжиной укрытий и заботиться, чтобы о них никто не пронюхал.
Дальше –