Мы плавно перетекаем в гостиную. Туда заходит миловидная белокурая девушка с дипломатом, начинает записывать показания. Понятых, мужиков, потом спрашивает что-то у деда, потом у меня. В общем, на данных действиях все и закончилось. Меня из квартиры выводят, просят снять украшения. Я кладу цепочку на пианино, что стояло у нас в коридоре, и выхожу. Дед стоит в дверях, смотрит пристально в мою сторону. Но мне стыдно поднять глаза и к нему повернуться. Я чувствую, что на этой грешной земле я подвел его больше всех остальных. А потому остается только стоять у лифта и бестолково смотреть себе под ноги. В гневе на себя самого. И на участь свою безбрежную.
Лифт уезжает со мной и с тремя мужиками. Секунд через тридцать прибывает в пункт назначения. Открывается. Мы выходим. Пищит домофонный динамик, железная дверь открывается, и я замерзаю на месте. Бездумно смотрю на ночное небо, хлопья снега опускаются на лицо. Я не верю, что для меня все может закончиться так плачевно. От внутренней боли и безысходности сжимаются кулаки.
– Все, хорош, – прерывает гармонию сиплый голос. – Полезай в тачку.
Сглотнув ком, я молча сажусь в иномарку.
Последующие этапы мероприятий являются общепринятыми для всех, кого «принимают» с запрещенными веществами. Для меня события состоялись в ночное время, поэтому выглядели особенно завораживающе.
Едем. Кромешная темнота. Дальний свет фонарей. Где-то уже желтый мигающий светофор. В середине пути мужики тормознули у ларька – купили там колы и каких-то два бутерброда. Разговаривать со мной никто и не думал. Да и я, если честно, желанием не горел. Минут через сорок мы подъехали к какому-то невысокому зданию, похожим на поликлинику. Остановились. Заглушили мотор. Я глянул в боковое окно. Рядом стояла другая машина. Стекла прозрачные, как в аквариуме. В ней я увидел одного из своих друзей, а потом и второго. Наши взгляды встретились, унывающе, не зная, что делать дальше. Я сидел и гадал, зачем Илюха попросил меня выйти с грузом. А потом решил, что кто-то из мужиков просто забрал телефон у моего друга и написал. Так было проще думать. Гораздо проще.
В машинах мы просидели около часа. Затем нас начали поочередно водить в близлежащее здание на определенные процедуры. Спускались по короткой лестнице в тускнеющий цоколь. Проходили с, задержавшими меня, мужиками по, убитым временем, коридорам. Добирались до нужной комнаты, встречали там деда в белом халате, с бородкой, словно он только что вышел из новомодного «барбершопа», дальше дышали в трубочку, писали в баночку и выходили обратно.
– Вы не могли бы у выхода подождать?
– Зачем? – спрашивал меня мужик, держа кабинку туалета открытой и нервно ждущий, когда я наконец стряхну в банку достаточное количество своей молодой мочевой струи. – Стесняешься меня что ли?
Я тяжело вздохнул. Потом произнес на выдохе:
– Затем, что поссать не могу нормально. Выйди, пожалуйста. В дырку унитаза я не съебусь.
Данное резкое красноязычее от неудавшегося юного Эскабаро чудодейственным образом выгнало его