тело, в несколько рук перевернули на спину.
– Притворяется? – нервно взвизгнул кто-то в толпе.
Бородач расстегнул пленнику ворот, приложил два пальца к горлу, нащупав пульс.
– Да не похоже… – процедил он в напряжении. – Найдите тряпки, чем бинтовать!
Полицаи завертели головами, посматривая друг на друга, прикидывая, что оторвать, и пустить на перевязку.
– Быстрее! – гаркнул Бородач. – Ведь и правда истекает!
Полицаи всполошились в панике сильнее.
– Может, лопухами обмотаем? – прозвучало от кого-то.
– Эй! – гортанно окликнул Бородача один из солдат.
Бородач суетливо обернулся. Немец расстегнул подсумок, вынул и швырнул ему марлю. А следом ещё пару каких-то белых пакетов. Бородач поймал и то и другое, улыбнувшись в ответ жалко и убого. Но, увидел лишь спину немца, уже спешившего к компании весёлых сослуживцев.
После ухода капитана, его солдаты расслабились весьма ощутимо. В лесу зазвучал их задорный смех. Сразу у пятерых в руках возникли фотоаппараты.
И пока полицаи собирали своих раненых, немцы делали именно то, чего Витя прежде ожидал от Фарбаутра.
Они крутились возле поверженного медведя, дёргали его за космы, раздвигали пасть и обнажали клыки. И конечно, клацали бравые снимки, где принимали классически геройскую позу, поставив ногу на голову зверя.
Особо развеселившиеся шутники укладывались рядом с медведем, и панибратски обнимали его за толстую шею, хохоча в объектив.
Два полицая бинтовали бесчувственному пленнику бедро. Бородач, как столб, стоял рядом.
Сбор пострадавших же затягивался и осложнялся.
Полученные травмы не давали возможности волочить тела по-быстрому, как брёвна. С трудом их осторожно поднимали, и несли втроём, вчетвером.
Тут и там раздавались мучительные стоны. Очнувшийся Репка блуждал вокруг невидящим взором, ничего не слышал, и никого не узнавал. Его взяли под руки, и повели как старика.
Он мелко тряс головой на ходу и постоянно заплетался.
К удивлению Вити – Шнурок тоже выжил. И страшно закричал, когда к нему едва прикоснулись. Один из полицаев, по скорому его оглядев, с шумом втянул в себя воздух.
– Всего переломал, матерь Божья… – услышал Витя.
Особенно долго возились с четверыми, придавленными елью и сосной. На их счастье, в телегах были топоры и двуручные пилы.
Как Витя уяснил по разговорам, подводы изначально и выезжали на заготовку дров. Теперь, дровосекам приходилось почти ювелирно подрубать и подпиливать острые сучья, чтобы извлечь из-под обломков брёвен стонущих товарищей.
Одну телегу из трёх, немцы забрали под единственного своего, раненного медведем солдата. И не позволили положить туда кого-либо ещё.
На другую телегу у них тоже оказались планы. Младший офицер подозвал Бородача и показал ему пальцем на медведя.
– Мясо! – коряво, с немецким акцентом, пролаял он.
И Бородач, через силу, вынужденно заулыбался:
– А то! Какой жирок к зиме нагулял-то!
Офицер