ама, скрепив все это отчаянной надеждой. Глухой ночью они оттолкнулись от берега, оставив за спиной целую жизнь. Но все равно оказалось слишком поздно. Шторм, сильный и жестокий, налетел внезапно, а ребенок вот-вот должен был родиться. И в то время, когда мужчина боролся с ревущим морем, женщина кричала в унисон с яростными ветрами, пока, наконец, не отняла от своего тела плачущую девочку.
Когда Милагро Сантос вышла на берег на другой стороне залива, с ней была только новорожденная дочь.
Моя мать росла на новой земле и, несмотря на предостережения, осмелилась полюбить мужчину, который любил море. Но накануне ее восемнадцатилетия на открытой воде зародился весенний шторм и уничтожил еще одну мечту. Лодку моего отца нашли, но его тело – нет. Мама ждала на причале, поддерживая растущий живот, где уже была я, и ее рыдания навсегда запечатлены в коллективной памяти нашего городка.
Вот чем было для нас море. А я – это мост, который должен стать достаточно большим, чтобы дотянуться от одной трагедии до другой. В колыбельной, которая сопровождает мою жизнь, сказано: познать море – значит познать любовь, но любить женщину из нашей семьи – значит потерять все. Люди до сих пор шепчутся о том, что на нас лежит проклятье, но кто наложил его – остров, море или наши непокорные сердца, – я не знаю.
– Сейчас или никогда. – Ана-Мария сидела на моем столе, а я нервно мерила шагами пол перед ней. Она взяла телефон и запустила таймер, хотя мне уже хотелось забить на эту тренировку и просто потоком извергнуть все, что я держала в себе несколько месяцев.
– В общем, мне кажется, я выбрала университет…
Но Анна тут же помотала головой:
– Не говори «мне кажется». Ты его выбрала. Будь увереннее, иначе она не станет тебя слушать.
Я расправила плечи, пытаясь немного расслабиться. Моей abuela[1] здесь даже не было, но сердце все равно колотилось как бешеное.
– Ладно. Вот в чем дело, Мими. Я выбрала университет.
– Qué bueno![2] – одобрительно воскликнула Ана с заметным кубинским акцентом, который, к ужасу, напомнил мне бабушку.
– Но он в другом штате.
Ана издала скорбный стон. Она явно входила в роль.
– Ay, mi amor[3], ты хочешь меня бросить?
Я завела глаза к потолку.
– Это всего через два штата от нас. Но я выбрала его потому, что там есть программа стажировки за рубежом…
Ана выпрямилась, театрально разыгрывая обиду:
– Cómo?[4] В другой стране? Eso no es college![5]
Я взялась за верхние края рубашки и оттянула их в стороны, потому что вся взмокла от пота.
– Нормальный университет. Обычные занятия, баллы, которые пойдут в диплом. А та программа, куда я подала документы… – Я сделала паузу, и Ана кивнула. Я расправила плечи. – Она на Кубе.
В Чарльстонском колледже мою заявку на перевод приняли на прошлой неделе. Как только я получила имейл, сначала отпраздновала это событие беззвучным криком радости у себя в комнате, а потом, не раздумывая, записалась на их программу зарубежной стажировки. Целый семестр в Гаванском университете! Я буду слушать лекции настоящих кубинских профессоров, ходить на экскурсии и знакомиться с местной культурой – Старая Гавана, Виньялес, Сантьяго… Начну лучше говорить по-испански. И у меня появятся собственные истории об острове, который столько времени был для меня запретным наследием, к которому нельзя прикоснуться.
Конечно, обучение стоило дорого, но сомневаться времени не было. Я понимала, что должна успеть, пока политическая ситуация в очередной раз не изменилась. У меня имелась стипендия от университета, гранты и картонная коробка со сбережениями, заработанными в bodega[6]. Учебная виза – один из немногих законных способов поехать на Кубу, и, поскольку у меня не осталось там родственников, с которыми мы могли бы воссоединиться, это мой единственный шанс.
Услышав мои слова, Ана ахнула и вскочила со стола, оттолкнув меня в сторону. Она схватилась за сердце и повалилась спиной на кровать, так что мои подушки свалились на пол. Все это вполне тянуло на сцену из мыльной оперы.
Я вздохнула и уперла руки в бока.
– И в этот момент, вероятно, в комнату входит моя давно пропавшая сестра и сообщает, что присвоила мое наследство?
– Или, еще лучше, твоя давно пропавшая мать.
Конечно, она пошутила, но это, как всегда, задело меня за живое. Если бы мама все еще жила здесь, может, я не была бы в такой панике, собираясь признаться Мими, что думаю жить и учиться в стране, из которой ей самой пришлось бежать. В кои-то веки присутствие мамы пошло бы мне на пользу – она обычно так выводила бабушку из себя, что та ни на что другое не обращала внимания.
Ана встала и крепко схватила меня за плечи. Мою лучшую подругу зовут Ана-Мария, она афро-латиноамериканка, и ее родители родом с Кубы. Миссис Пенья уехала с острова