то любил его, то ненавидел. Был день, когда восхищался ловкостью друга, был день, когда готов был того убить.
Сегодня ярко светило солнце, сентябрь подходил к концу, и все понимали, что после вспышки тепла наступят долгие сумерки осенних холодов. Все спешили насладиться хорошей погодой, пока не зарядили дожди. Он шел по улице и улыбался. Ненависть – это сумерки, а солнечный свет рождает любовь. Круглый год в городе N гуляли ветра, невольно вызывая в людях тревогу, сегодня же было безветренно и тихо. Совсем как в ту ночь, когда стояли на крыльце с Германом.
И тут он увидел машину. Ту самую машину, которая недавно сияла и радовала глаз. Теперь машина была разбита. На лобовом стекле – дыра, от которой паутиной расходились трещины, фары выбиты. Точь-в-точь, как на его рисунке. Он замер, не в силах отвести взгляд. Объяснение было только одно: кто-то нашел его рисунок. И воплотил жестокие фантазии в реальность.
Сидевшие на лавочке женщины вдруг оборвали беседу. Догадался, что из-за него. Пришлось подойти поздороваться.
– Ничего, если я посижу здесь и покурю? – спросил, доставая из кармана пачку «ЛМ», купленную тайком от жены.
– Чего ж, сидите, – переглянулись они.
Его, родившегося и выросшего на Фабрике, здесь знали все. Представляться было не надо. Женщины заговорили о здоровье, потом перекинулись на местную милицию. Он понял, что в этом подъезде живет любовница сотрудника ГАИ. Одного из больших начальников. И что по ночам тот оставлял машину у дома, нисколько не опасаясь. Ведь все в городе знали, чья это машина. Покуситься на нее мог разве что сумасшедший.
– Той ночью-то как сигнализация завоет! – пожаловалась одна из женщин. – В трусах из дома выскочил! Сама видала. Да куда там! Пока с пятого этажа спустился, тот-то уже убежал.
– Быстро он ее, – счастливым голосом сказала ее собеседница.
– Ломом раздолбал. За пять минут. Ломик-то здесь же и валялся.
– Ругался, небось, начальник?
– У-у-у! Матерился, страсть! А Верка-то как рыдала! Она ведь его сколь времени заманивала! С женой хотела развести. Почитай с неделю уж у ней ночевал. Но теперь – все. Как отрезало. По бабе бы так не убивался, как по машине.
– Что баба, – вздохнула женщина, – сегодня одна, завтра другая.
– Не пойму, что в Верке они находят? Я тебе, знаешь, что скажу…
Сплетница понизила голос, но по движению губ он понимал все. Затянулся глубоко, сделал безразличный вид.
– … сам Горанин.
– Ну-у-у?
– Я тебе говорю. Был он здесь. Точно.
– Может, не он?
– Ну разве нашего Германа с кем-нибудь спутаешь? Ему бы, шельмецу, в киноартисты, а не в следователи. Я, как увижу, прямо обмираю! А он, ты подумай, к Верке шастает! Когда на мэровой дочке запросто мог жениться! А Верка-то – разведенка! И годков ей… Дай прикину… Да постарше Германа будет! Машины у них похожи.
– У кого? – не поняла собеседница.
– У гаишника этого и у Горанина.
– Так, может, кто перепутал?
– Может,