но взгляд упал на перевязанный тесемочкой пакет, и в горле перехватило – Саша. Сашенька! Нет, нельзя, чтобы это опять лезло в голову!
В пакете хранились их с Сашей фотографии, открытки, присланные им в разные годы, записная книжка в кожаном переплете. Он берег эту книжку, всегда носил в нагрудном кармане пиджака, а в день их расставания забыл в прихожей рядом с зеркалом – так спешил уйти. Исписанные круглым почерком страницы хранили запах дорогого мужского одеколона. Ощутив его, Надежда напряглась. Чтобы успокоиться, вновь попыталась думать о нейтральном – может, все-таки взять зонт? И опять в голову полезло, как Саша шутил: «Ленинградца везде распознаешь – шагу без зонта не сделает». Нет, да что ж это такое! Разозлившись на саму себя, она решила зонт не брать и резким движением засунула обратно вглубь ящика коробочку с обручальным кольцом – не нужно, пусть смотрят, переглядываются, жалеют! К горлу подступил ком – вот если бы это Саша подарил ей кольцо….
Ленинград проводил Надежду летним теплом, а Москва, где ей нужно было пересаживаться на Владивостокский поезд, встретила проливным дождем – на перроне Ленинградского вокзала пришлось даже нацепить на голову целлофановый пакет. К полудню ливень, правда, утих, но ветер дул сырой и промозглый, поэтому пассажиры-транзитники по столице особо не разгуливали, и народу на Ярославском вокзале было тьма-тьмущая – даже в кафе «Матери и ребенка» Надежде пришлось стоять в очереди почти час. В конце концов, она поела, купила себе хлеба и вареных яиц в дорогу, а когда выходила из зала, увидела на стене за дверью телефон-автомат и не удержалась – опустив в прорезь две копейки, набрала номер.
Детский голос, явно подражая кому-то, важно произнес:
– Алё! Я вас слушаю! – потом в сторону: – Мама, а в телефоне молчат.
В глубине квартиры слышались голоса, и один из них – мужской – показался Надежде до боли знакомым. Не дожидаясь, пока взрослые возьмут у ребенка трубку, она поспешно дала отбой. Не надо было звонить, нет смысла лишний раз травить себе душу. И уже не стало сил отгонять воспоминания, еще с полчаса, как во сне, бродила она по вокзалу, чуть не прослушала, когда объявили посадку на скорый поезд «Москва-Владивосток».
Толстая проводница, придя в купе проверить билеты, добродушным басом пошутила:
– Ваше купе у меня дальнее подобралось – все за Урал едут. Так что с вас, родные, магарыч – я вам тут с неделю за мать-отца буду.
Шутить-то она шутила, но сдачи за постельное белье всем четверым нахально не додала. Надежда сказала бы, но у нее опять начало тянуть живот, и хотелось только одного – скорее разложить постель и лечь. Маленькая старушка с лучистыми глазами, ехавшая до Иркутска, посчитала мелочь и, вздохнув, молча ссыпала в кошелек, а круглолицый узкоглазый лейтенант с билетом до Владивостока, тряхнул белокурым чубчиком и, даже не взглянув на деньги, небрежно сунул их в карман. Лишь четвертый