путь. А ведь она по-настоящему прекрасна.
Оставляю все на завтра.
Вероятно, для пущей интриги мне следует сказать пару слов и о Даймоне. Некоторое улучшение моего самочувствия с неизбежности привело к тому, что являлся он очень ненадолго и был не слишком словоохотлив. Это более чем логично. Несколько расхрабрившись, я задал ему (духу? своей собственной болезни?!) вопрос о причинах его сдержанности. Ответ меня признаться озадачил – настолько, что я попросил его повторить. Оказалось, сие не что иное, как цитата (!) в его, Даймона, переводе (!!!) из неведомого мне литературного произведения. Передаю дословно: «Что за тяжкая служба, Творец, быть отцом взрослой дочери!».
Боюсь даже предположить, с ЧЬЕГО языка этот перевод. Но, в целом, более чем резонно.
Дорожка 8. «Если завтра война». Слова В. Лебедева-Кумача музыка братьев Покрасс. Исполняет ансамбль под управлением А. Александрова. (3`40).
Если не вслушиваться в слова, песня производит очень сильное впечатление, особенно в таком прекрасном исполнение. Но текст поражает. «Если враг нападет», следует двинуть вперед «запевалу», затем барабанщиков, грянуть «победную песню», и лишь потом пускать в бой пресловутые «лихие тачанки». Танки названы «железными», но отнюдь не стальными. Тонкий намек на броню Т-26 и БТ? Поэзия – субстанция, конечно, особая, но не до такой же степени! Как только Москву не сдали?
Что делать, если подвиг совершишь? Посочувствовать для начала – себе невезучему, потому как самое время. Это в фильмах голливудских можно расслабиться, предвкушая поцелуй любимой девушки и чествование на местном стадионе в сопровождении хора пожарной команды. В такие эмпиреи сами янки не слишком верят, а уж остальные, на иных дрожжах выросшие, прекрасно понимают: ничего хорошего не жди.
Алеша это тоже знал – историк, три полных курса за плечами. А уж историк обязан понимать: подвиг таковым становится исключительно по начальственной воле. И, соответственно, совсем наоборот. Тьма тому исторических примеров имеется, только Алексею Лебедеву было не до «Варяга» и не до панфиловцев. Своя гимнастерка даже панфиловцу ближе к телу.
Одно хорошо. Не учудил Алеша особых геройств, на настоящий подвиг тянущих. Пострадал за демократию, конечно, один за всех, считай, но такое и простить могут. Ното, что все бежали, товарища бросили, а он остался, лучше прочих стать решив, уже плохо. Не оправдаешься даже. Мог сказать Алексей, что не от желания погеройствовать под подошвы Десанта попал, а по собственной несообразительности. Только кто слушать станет?
А тут еще гайка!
В общем, в Штаб городской демократии Алеша шел без всякого удовольствия. Не пойти нельзя: разбор полетов, лично вызывают. Спустился Алексей после третьей пары (спецкурс по глобализму) с пятого истфаковского этажа в раздевалку, потолкался в очереди, накинул на плечи старую куртку (после вчерашнего долго чистить пришлось) – и двинул через площадь, к демократам. От университета наискосок, желтый шестиэтажный