такие красивые, далекие и холодные, и волосы на загривке… А что такое волосы на загривке? Никогда не понимала и не пойму, что это такое. Но ты, конечно, знаешь, и не говори мне, что нет. Ты всегда все знаешь. Как же ты на самом деле умеешь раздражать, Генри.
ГЕНРИ. Не все.
ЭЛЛЕН. Все, что нужно знать. Это ужасно раздражает. Но, в любом случае, я покрылась мурашками, холод пустых пространств всегда сокрушает меня, это чувство таинственности и завершенности, и впервые в моей жизни мне не захотелось пойти куда-то еще, делать что-то еще. Внезапно и неожиданно я нашла свое место в жизни. Разумеется, со временем ко многому я привыкла, меня начало мутить от того, что приходилось делать, от ужасных людей, с которыми я сталкивалась, нынешняя труппа исключение, и постепенно я забыла об этом чувстве. Театр становился для меня все более обыденным к тому времени, когда мне исполнилось восемнадцать, и оставался таким долгое время, пока я не встретила тебя, Генри. Несмотря на то, что иной раз ты совершенно невыносим и буквально выталкиваешь за грань, после которой безумие, ты знаешь, Генри… Я просто забыла, что собиралась сказать. Это один из моих великих талантов, отвратительная память. Многие не понимают, какое преимущество она дает актрисе, позволяя сразу забывать все неудачи, которые иначе могут стать неподъемной ношей. Если бы я их все помнила, творческие и личные, особенно личные, я думаю… Но в любом случае, Генри, почему ты так много говоришь?
ГЕНРИ. И о чем я, по-твоему, говорил?
ЭЛЛЕН. Надеюсь, о еде. Я умираю с голоду, а на улице снег валит так, словно наступил конец света. Нам действительно надо идти.
ГЕНРИ. Я думал о том дне, когда впервые увидел тебя. Я пришел, чтобы предложить тебе сыграть Офелию. И на мгновение, треща о волосах на загривке, ты вдруг стала той самой, какой я увидел тебя тогда, двадцать лет тому назад. Разумеется, ты не помнишь.
ЭЛЛЕН. Нет, помню. Память у меня избирательная, старческого маразма еще нет. Думаю, я собиралась испечь хлеб… наверняка это был короткий период моего увлечения домашним хозяйством, потому что хлеб я не ем. Может, хотела испечь его для детей. Но в любом случае… Генри, куда ты пошел?
ГЕНРИ (идет вглубь сцены, что-то ищет). Мне показалось, я что-то услышал. Наверное, опять чертовы крысы. Продолжай. Я слушаю. У тебя был период увлечения домашним хозяйством, ты пекла хлеб. (Исчезает в тенях).
ЭЛЛЕН (пока говорит, снимает пальто, закатывает рукава, повязывает голову платком, находит большую миску и начинает месить очень большой ком теста. И при этом молодеет). Да, для детей. Думаю, тогда у меня были дети. Да, разумеется, были. Я жила в том милом небольшом домике с пьяницей-служанкой. Как же ее звали? Друзилла? Прунелла? Генри, на самом деле та встреча не была у нас первой. Думаю, за несколько лет до этого мы где-то играли вместе, хотя помню я это смутно, очень смутно, но в любом случае…
Картина 2
(Теперь это молодая Эллен, ведущая отчаянную борьбу с тестом).
ЭЛЛЕН. Святой Боже, какая же это возня, детки. Мы абсолютно уверены, что без хлеба нам никак не обойтись? Может, мы ограничимся яблоками? Не понимаю, чего вам вообще захотелось