выбирает искусство или искусство выбирает человека?
ДЖОЙС. Искусство выбирает человека, если он, человек, хочет быть выбранным. Но выбора по этой части у человека нет. И человек не должен считать себя выбранным навсегда, а неправильный выбор – это катастрофа, абсолютная смерть, но в итоге, если человек выбран, без последствий не обойтись, и последствия выбирают человека, тогда как человек последствий не выбирает. Господи, да что я тут наговорил? Такое ощущение, что уподобился Гертруде Стайн.
НОРА. Ты только раз встречался с Гертрудой.
БЕККЕТ. Да, на один раз больше, чем следовало.
ЛЮЧИЯ. Кто-нибудь хочет фруктовый пирог?
ДЖОЙС. А вот и приятное взгляду произведение искусства.
БЕККЕТ. Фруктовый пирог?
ДЖОЙС. Нет, моя дочь.
ЛЮЧИЯ. Я – не произведение искусства, папа.
ДЖОЙС. Ты – просто чудо.
ЛЮЧИЯ. Я бы предпочла, если ты ничего не имеешь против, не быть чудом, папа.
ДЖОЙС. Почему, любовь моя?
ЛЮЧИЯ. Потому что к чудесному нельзя прикасаться. На него можно только смотреть и восторгаться.
ДЖОЙС. А ты не хочешь, чтобы тобой восторгались?
ЛЮЧИЯ. Я бы предпочла, чтобы ко мне прикасались.
(Она смотрит на БЕККЕТА. ДЖОЙС смотрит на БЕККЕТА. БЕККЕТ смотрит на свои руки. Пауза. Громкий стук в дверь).
ДЖОЙС. Заходите.
(БЕККЕТ записывает).
Картина 6
(ЛЮЧИЯ на диване).
ЛЮЧИЯ. День за днем он приходит к нам, и в те дни, когда моего отца нет дома или он занят с кем-то еще, мне вменяется в обязанность развлекать мистера Беккета в гостиной. А поскольку очень быстро стало понятно, что мистер Беккет инициативу не проявляет, я наконец-то решила сделать первый шаг. (БЕККЕТ подходит и садится на диван, но не рядом с ЛЮЧИЕЙ. Тикают часы). Вы боитесь меня, мистер Беккет?
БЕККЕТ. Боюсь вас? С чего мне вас бояться?
ЛЮЧИЯ. Вам вроде бы никогда не хочется остаться со мной наедине. Вы предпринимаете немалые усилия для того, чтобы в комнате, кроме нас, находился кто-то еще. Это нормальное отношение к такой симпатичной молодой женщине, как я?
БЕККЕТ. Я стремился не навязывать вам свое общество.
ЛЮЧИЯ. Но мне ваше общество по душе. С вами куда лучше, чем с этим старым занудой мистером Макгриви или с весьма странным, с причудами, Эзрой Паудом. Мистер Паунд не очень-то вас жалует, знаете ли. Он называет вас высоким, унылым ирландцем. Я уверена, что он медленно сходит с ума.
БЕККЕТ. А кто нет? Кроме того, я высокий, унылый ирландец. В этом наблюдении нет ничего безумного.
ЛЮЧИЯ. Может, он еще не безумен, но проводит подготовительную работу. Я это вижу. Разумеется, он – поэт, а поэты всегда чуточку не в себе, и, если честно, некоторые говорят, что я сама довольно странная. Вы из их числа?
БЕККЕТ. Разумеется, нет.
ЛЮЧИЯ. Да, я не скрываю, что из всех живших и живущих я выше всех ставлю Чарли Чаплина и Наполеона, но не думаю, что из-за это меня нужно полагать странной. Я разработала гипотезу, согласно которой Чарли Чаплин и Наполеон на самом деле одна личность, что Наполеон никогда не умирал