безжалостной силой.
Ранен в правую ногу шестой из семи сыновей,
Хочет вырвать стрелу, но вонзается в горло другая.
К небу руки вздымает последний сын – Илионей:
«Олимпийские боги, пощады прошу, умоляю!»
Аполлон слышит просьбу. Но поздно: звенит тетива
И стрела в повороте от цели не примет участья.
Царь мечом сам пронзил себе грудь, слух донёсся едва,
Что его сыновья пали жертвой богам в одночасье.
Над телами погибших рыдает Ниоба, скорбя.
Не о милости просит – наполнена речь её ядом:
«О Латона жестокая! Я победила тебя,
У меня всё же больше детей даже с первого взгляда!»
Только голос замолк – тетива зазвенела сильней,
Лук подняв золотой, выпускает шесть стрел Артемида.
Шесть прекрасных царевен, совсем ещё юных детей,
Сразу жизней лишились – жестокая месть за обиду!
Лишь седьмая в безмолвном смятении кинулась прочь
И укрылась у матери в складках широкого платья.
«О Латона, молю я: оставь мне хоть младшую дочь!
И тогда буду вечно молитвой тебя прославлять я!»
Но богиня не слышит. Звенит Артемиды стрела
И летит прямо в сердце последнего чада царицы.
Цепенеет от горя Ниоба. Вершатся дела,
О которых нам, смертным, порой даже сон не приснится!
Безразлично, бесчувственно тело Ниобы к ветрам,
Ни кровинки в лице. Слёзы скорби из глаз льются сами.
Буйный вихрь перенёс её в Лидию. Родина там.
На Сипиле-горе вдаль глядит, обращённая в камень.
4. Картошка, солнце и склероз
(По притче С. Савицкой)
В подполье, в старом доме
Жила-была Картошка.
Покоилась в истоме
Без света, без окошка.
Но вот пора настала:
Весна была в пути,
Картошка осознала,
Что ей пора расти.
Она протёрла глазки,
Подумала немножко,
Помедлила с опаской —
И выпустила ножки.
Прозрачные и бледные,
Они тянулись вверх,
Воображали, бедные,
Что белый свет померк.
А в доме на комоде
Мохнатый жил Склероз.
Людей не трогал вроде,
Но доводил до слёз.
Когда по доброй воле
Им что-то было нужно
В комоде иль в подполье —
Он жмурился натужно:
Пришедшие едва ли
Опомниться могли
И сразу забывали,
Зачем они пришли,
А брали без разбора
Что под руку придётся.
Склероз же этот скоро
Околдовал и Солнце.
Оно с того момента
Врывалось в дом – и с ходу
Всё шарило зачем-то
По старому комоду,
Ища на всякий случай,
Но напрочь цель забыв,
Скрывалось