появляться дома чем дольше, тем лучше.
Я умылся ледяной водой, налил себе кофе настолько крепкий, что от горечи сводило челюсти, а от головы проглотил таблетку цитрамона и только после этого почувствовал, что хоть немного соображаю…
Выскочив из подъезда и ощущая, что опаздываю, я развил такую скорость, что чуть не влетел с разбега в Титову, идущую по дорожке от своего дома. Она, несмотря на дождь, шла не торопясь, держа над собой разноцветный зонт. У меня зонта не было, капли стекали с кепки за шиворот.
– Привет, – сказала она.
Это ничего не значило: она со всеми всегда здоровается. Я кивнул и пошёл впереди.
Давно заметил, что влюблённые мало того что выглядят по-дурацки – они ещё очень незащищены. Объект любви, зная, что его любят, может вести себя весьма гадко, причиняя влюблённому страдания. А может и вовсе послать. Поэтому с того дня, когда я понял, что неразумно влюбился в Титову, я постоянно напоминал себе, что в любом случае никто о моих чувствах знать не должен. То, что я смотрю на неё в школе, – так сижу прямо за ней, куда мне ещё смотреть? А то, что щёлкаю фотиком, – так я всегда с ним хожу, щёлкаю всё подряд, к этому класс уже тоже привык. А вот признаться ей или кому-то проболтаться о том, что думаю о Наташе, – этому не бывать никогда. С самоконтролем у меня всё в порядке. И жить разумом, а не эмоциями я умею!
У расписания мы оказались одновременно, но я уже переобувшись, а Наташа – только с улицы.
– Смотри-ка, – сказала она мне, – история будет. Надо же!
Историчка, которая вела в нашем классе, тяжело заболела ещё в начале сентября, и теперь историю у нас вели то историчка из маткласса, то студенты-практиканты. А чаще всего уроки просто заменяли другим предметом.
Просыпаться и тащиться на первый урок ради того, чтобы слушать какую-нибудь студентку, которая волнуется, заикается и обычно в истории понимает гораздо меньше меня самого, было глупо. И с окончательно испорченным настроением я забрался за свою последнюю парту…
Вместо знакомой исторички или практикантки в класс вошёл высокий худой дядька в белом свитере и в очках. Он положил на учительский стол стопку книг, классный журнал и радостно сказал:
– Здравствуйте, садитесь! Я ваш новый преподаватель истории. Зовут меня Виктор Валентинович Карбони.
И, видимо для большей убедительности, он написал своё имя мелом на доске.
– Итальянец, что ли? – спросил я негромко, не ожидая ответа.
Однако уши у нового преподавателя были что надо. Он повернулся и, всё ещё улыбаясь, пояснил:
– Дед был итальянским коммунистом, а я, внук, – уже русский.
Карбони оказался странным типом. Выглядел он слишком счастливым для учителя. Кроме того, он не стал вести урок по какой-нибудь определённой теме. Он стал с нами знакомиться. Попросил каждого написать на бумажке что-нибудь о себе. Что угодно. Это было забавно. Я подумал и написал: «Фёдоров Елисей Александрович. Гений».
Сидящие впереди меня Наташа и Алиска