Мнилось, траектории лорнетки затвердевают невидимым веществом. В воздухе разливались электрические токи.
– Попрошу вас, господа, уйти и более не вмешиваться в наши с Борей занятия, – строго присовокупила Минцлова и ещё раз нервно оглянулась на новенькую кардонку с надписью «Никола Водник и сыновья».
– Сие невозможно, так как я несу ответственность за Борю, – кротко произнёс Розанов.
Минцлова подкрепила себя вдохом эфира из глубин платка, и снова белый платочек затрепыхался на излёте руки.
– Какой вы школы? – высокомерно спросила.
Василий Васильевич затруднился с ответом.
– Нижегородской, – вымолвил с деланным простодушием, вспомнив об оконченной тридцать с лишним лет назад гимназии.
– Я прошла дорнахскую, нюрнбергскую и лондонскую. О вашей не слыхала. Всё равно, – продолжала Анна Рудольфовна. – Я наблюдаю на вашем лице отсвет оккультного мироощущения. Вы – наш, мы – ваши… Практикуете?..
– Разве что молитвы да исихазм, – промолвил лукавый Василий Васильевич.
Минцлова смахнула бородавки пота, высыпавшие на выпуклом лбу.
– Я готова побеседовать с вами тет-а-тет, – вещала она. И хотя обращалась к Розанову, косила глаза на кардонку. – Готова даже к диспуту о методах духовных исканий. Но это – в обозримом будущем. Сейчас мне требуется остаться наедине с подопечным.
– Боря достаточно взрослый, чтобы управиться со своей жизнью без вашей опёки, – мягко возразил Розанов, пристально наблюдая за тем, как теософка очередной раз промокает кожу.
Неустанно дирижируя лорнеткой, Минцлова зацокотала о чём-то своём, теософском, но умолкла на полуслове и с ненавистью и подозрением уставилась на сжимавшего футляр Розанова.
– Что это у вас?
– Так, ничего. Шпаги, – скромно ответил Василий Васильевич и сделал движение, будто хотел спрятать футляр за спину.
Минцлова взбеленилась:
– Бросьте проклятые острия!.. Ну!
– Зачем же. Я их из футлярчика выну, – с улыбочкой, тряся бородкой от рвущегося наружу хихиканья, отвечал Розанов. – Николай Владиславович, возьмите, примерьте к руке. А чего это вы, Анна Рудольфовна, так переволновались?
Теософка набычилась на троицу ядром лба. Жилы у ней на висках набухли кровью. По лицу и шее струился водопад. Сбившийся с затылка на сторону, разболтавшийся клубок волос казался готовым ударить носорожьим рогом. Минцлова ворочала в орбитах глазными шарами, страшно и смешно.
За спинами троицы скрипнула дверь с лестницы, показался тюремщик.
– Я уйду и более не вмешаюсь… – бормотал он.
Сомнамбулой миновал личарда комнату и вышел за дверь. Мужчины проводили его удивлёнными взорами. Минцлова – запаниковала.
Зашуршали на полу газеты. Издав хриплый и оттого представлявшийся неестественным взвизг, теософка отпрыгнула от неуклюже встающего сторожа. Болтая головой и роняя ниточку слюны, тот безмолвно проследовал за первым личардой.
Брызгая слюной,