редкого гостя. Потому я так устроила, чтобы, как только они приедут, их сразу отсюда везли на Бертрамку. Там Моцарт всё-таки будет иметь покой для работы, а, как мне известно, ему ещё многое надо доделать, не так ли, маэстро?»
Все повернулись к Моцарту, который словно не имел никакого отношения к общему возбуждению, он с отсутствующим видом стоял, сложив руки, и ждал, когда ему дадут слово.
«Ну, что вы на это скажете, маэстро… Молчите, улыбаетесь…»
Моцарт выступил кратко:
«Мы сделаем так, как потребуется для работы. Я думаю, будет лучше оставить эту квартиру за мной, а по вашему любезному приглашению мы будем гостить у вас, где, я уверен, мне будет хорошо, как дома».
Пани Жозефина залилась серебристым смехом:
«Это, действительно, разумно, Амадей, так будет лучше всего. Я отвезу сейчас Констанцию к нам, и весь ваш багаж отправим на Бертрамку. Там будет у вас и дом и работа, а здесь, „У трёх львят“, будет боевой стан. Сюда понесутся депеши, сообщения, здесь всё для вашего удобства, сюда можно заскочить в перерыве, если нет времени ехать на Бертрамку».
Оба патрона зааплодировали:
«Прекрасно, прекрасно, это будет лучше всего. А сейчас неплохо бы запить всё это хорошим глотком какого-нибудь напитка – -»
Тут же привратник Зима выбежал за двери, и его солидные башмаки уже отбивали энергичный марш по дубовой лестнице, а стены дома сотрясались до основания.
Моцарт в этом весёлом шуме схватил за руку Гвардасони:
«Пока я не забыл, патрон, не могли бы вы заказать какую-нибудь хорошую квартиру для Да Понте, он приедет сюда вот-вот, хочет провести со мной репетиции оперы. Не могла бы эта квартира быть прямо здесь, чтобы мы были поближе друг к другу?»
Гвардасони запел бархатным голосом:
«Видите, видите, маэстро, как важно для нас иметь вас под рукой. Вот и Да Понте хочет жить близко от вас, чтобы иметь возможность обсуждать всё, что нужно. Конечно, мы это сделаем».
Констанция беседовала с пани Жозефиной, а ветчина с одним красивым волооким глазом остывала на тарелке, забытая в этом светском церемониале. Моцарт воспользовался небольшой паузой и за широкими спинами важных патронов, которые по-итальянски что-то тихо, но очень живо обсуждали, приложился к тарелке и, как голодный воришка, насадил на вилку кусок мяса с яйцом и сжевал его с таким аппетитом, что даже слегка причавкнул.
Пани Жозефина обернулась и добродушно рассмеялась. На её смех обратили внимание остальные присутствующие, и Гвардасони трагически, как на сцене, произнёс:
«Да ведь бедняга ещё ничего не ел, а мы его здесь мучаем…»
И тут снова отворяются двери, и входят хозяин с официантом и Зимой. Один тащит огромный кувшин с шипящей пеной, другой поднос с бокалами, а третий блюдо с ветчиной, цыплятами и хлебом. Ставят прямо на стол, вместо кусков, только что доеденных. Немедленно заполнили бокалы и сдвинули их в честь Моцарта:
«За счастливую встречу в Праге, маэстро!»