братчики: тенора уносятся «горе», дышат живостью альты и басы подналегают, да так, что морщится канонарх и только кулаком пудовым грозит: «Не переберите!»
Служба неторопливо нарастает, готовясь достичь крещендо на анафоре. Читают Апостол. Могучий бас протодьякона Сергия заставляет встрепенуться старушек, дремлющих по углам храма. Время Евангелия. Подрёвывая на переходах от строки к строке, чередной священник читает зачало из Евангелия от Матфея: «Не судите, да не судими будете: имже бо судом судите, судят вам. И в нюже меру мерите, возмерится вам. Что же видеши сучец, иже во оце брата твоего, бервна же, еже есть во оце твоем, не чуеши?» Грозные слова эти поразили Петра так, как если бы он на бегу врезался в преграду. «Не мне ли сам Спаситель даёт прямое указание? Кто я таков, чтобы судить брата моего? Дано ли мне право решать: кто прав, кто виноват?».
За окнами дотлевает короткий мартовский день, когда в учебную комнату, где роем гудят «философы» – кто готовится к урокам, кто чинит бельишко, а кто и в карты режется, врывается запыхавшийся паренёк из младшего класса.
– Воскресенский, к отцу ректору!
«Господи, дай сил сдержать обещание!» Шаги гремят бесконечным коридором, эхо бьётся в мышиного цвета стены.
Возле кабинета юноша крестится и шепчет: «Богородице Дево, радуйся!»
– Ну, заходи, брат! Воскресенский? Пётр? – Мягок следователь на вид и добродушен, только глаза выдают сыщика – колючие дырочки на полном личике постаревшего херувима сверлят собеседника, изучают. Сидит он на табуреточке, которая возле ректорова стола приставлена, потирает пухлые ладошки. Закончил тереть, округлил щёки и на ладони дунул, точно пыль прогоняя прочь.
– Та-ак! Что расскажешь? Может, видел или слышал что? Знаешь, кто отца ректора убить хотел? – умолк, ожидая ответа. Видя, что не спешит рассказывать бурсак, решил зайти с другого боку.
– Угощайся! – коробочка с монпансье в протянутой ладони. – Пытаюсь я, Петруша, отказаться от табакокурения. Вот доктор посоветовал. Курить, мол, говорит, будете меньше, да и дыхание свежее. Бери больше, не стесняйся!
Пётр берёт одну штучку, кладёт в рот, тает леденец во рту, холодит нёбо.
– Ваше благородие, не видал ничего – молился.
– Ага. Собеседниче ангелов? Ну, ну, – слегка жуёт следователь пухлыми губами, отчего шрам в уголке рта смешно подпрыгивает. – Так, говоришь, ничего не видел?
– Нет, – Пётр твёрдо выдерживает сверление глаз.
– Ну, ладно. Вижу, что не врёшь. Свободен.
И уже в спину:
– Но, ежели что узнаешь, мигом ко мне. Понял?
Не оборачиваясь, Пётр кивает.
Прочь из душного кабинета! Выйдя, Пётр широко крестится: «Благодарю Тебя, Господи!»
Напрасно вызывал каждого семинариста страшный человечек со шрамом в уголке рта – никто не проговорился. Через неделю, несолоно хлебавши, следователь, сославшись на более важные дела, буркнул Владыке: «Честь имею!» и отбыл восвояси.
Глава 7
Вокруг