работе и вернет сапоги отцу. Но такое никогда не случалось. Заказчик обычно хвалит сапоги, отца и меня тоже. А когда отец получает за работу деньги, он дает мне несколько копеек, которые мы с приятелем Генкой тут же тратим в пивнушке на леденцы.
Иногда отец берет меня с собой в магазин, где покупает то, что нужно в работе: дратву, гвоздики, гуталин. Идти надо далеко, до самого конца нашей улицы, там, возле базарной площади, два кирпичных дома. В одном из них почти что в подвале, окна которого едва выступают над землей, находится магазин или скобяная лавка, как говорит отец. Продают здесь всякую всячину – железные рукомойники, ковши, скобы, мочало и даже керосин, за которым горожане приходят с бидонами разной величины. Керосин разливают во дворе, позади магазина, и продавец, заставляя ждать очередь, все время убегает.
Мы покупаем керосин на базаре и только летом, когда печку топить не надо. А обычно мама и бабушка готовят еду в печке. Лишь в самую жару в доме разжигают керогаз. Я всегда кручусь рядом. Мне интересно смотреть, как женщины возятся с керогазом, подкручивают фитиль, выравнивают горелку, волнуются, что будет копоть. И вот голубое пламя, совсем не такое, как огонь в печке, уже освещает полутемную кухню. И я с удовольствием рассматриваю синий огонек горелки, и меня снова и снова удивляет, как это жидкость может гореть.
В лавке мне нравится, и я представляю себя продавцом, стоящим за прилавком в рабочем фартуке и с нарукавниками на резиночках. Я ловко разливаю керосин по бидонам, пересыпаю маслянистые гвозди, выдаю покупателям всякие железки. Единственное, что мне здесь не нравится, это окна, через которые едва проступает свет и видны только ноги проходящих по улице людей.
Смотреть на ноги тоже интересно, что я и делаю, пока отец выбирает товар. Вот тяжелой походкой прошагали ботинки на грубой подошве со стоптанными пятками. Наверное, толстый дядька идет по делам. А это мама с дочкой – туфли на высоких каблуках побольше и маленькие красные с бантиками. А вон старушка с палочкой в каких-то калошах. Занятно так угадывать людей и все же лучше смотреть на них в полный рост, видеть не только ноги, но и руки и главное головы и лица.
Когда мы выходим из лавки, я спрашиваю отца:
– А почему окошки так низко, ничего не видно?
– Провалились, наверно, – то ли в шутку, то ли всерьез отвечает отец.
– Пап, ну правда?
– Да кто его знает…
Я иду и радуюсь, что мы живем на втором этаже и, что если наш дом провалится, наши окна все равно будут высоко и в них будут видны не только ноги.
– А наш дом не провалится? – на всякий случай спрашиваю я.
– Чего ерунду болтаешь? Чего это он провалится? Давай лучше думать, сапоги или ботинки тебе шить будем, осень скоро.
Все, что для себя, мы делаем с отцом вместе, тут он доверяет мне больше. Я скручиваю нитки, вдеваю их в толстые сапожные иглы, пока отец протыкает дырки, подбираю кусочки кожи по цвету. Но главное, чему я научился у отца –