Когда больно…
Быть может, она была ещё жива, когда её увозили? Быть может, была ещё жив и когда засовывали её в печь?
Кто мы такие? Кому есть дело до нашей боли? Кому это вообще интересно?
Все, что я узнал о последних её днях, рассказал мне квартальный. Не из жалости и сочувствия. Нет, он посмеивался… Надеялся, что я не выдержу и брошусь на него с кулаками. А там – новый срок для меня и благодарность ему от начальства за задержание «особо опасного социопата».
А я даже не плакал. Сидел с каменным… мне так казалось, что с каменным лицом.
Потом встал и ушёл из собственного дома. И бродил, бродил без цели, без дороги, без мыслей, без будущего. Вот так…
И что, они следили за мной? Как они…
Провожу ладонь по затылку.
Где-то на моём теле метка? Они вшили мне метку, пока я был в тюремном блоке?
Может, и выпустили потому, что нашли место для меня в своих планах. Иначе гнить бы мне вечно в…
Впрочем, мне и так от распада не убежать. Нигредо, чёрт бы его драл!
– И ты решил просто сдохнуть? Просто так? Бездарно и бесполезно? Потеряв всё и простив врага? Воистину, ты лучший из противников. Твоя рожа достойна хорошего плевка!
«Профессор» кривится, на этот раз – подчеркнуто брезгливо.
– Ничтожество! Ты даже не смог похоронить её! И его – своего сына. Да, у тебя мог бы быть сын! Мы и это знаем. А ты не знал? И не узнал бы никогда! Что ты сделал? Вот так просто и незатейливо – спятил и убил себя. А он? Этот гонщик… Он жив! И будет жить!
Секунду «профессор» держит паузу.
Шарик горькой гуттаперчи пробивает горло. Я сблёвываю зелёную лужицу на пол.
Офицер шипит кошачьи и тянется к кнопке вызова.
Но замирает под строгим взглядом «профессора».
– Покажи! – командует тот.
Офицер рисует ладонью какой-то сложный зигзаг и от кнопки ведёт к панели управления. От волнения выбирает явно не тот масштаб отображения фотофайла и…
А почему, собственно, не тот масштаб? Может быть, именно тот, что надо. Тот, что и был запланирован. Задуман.
Предусмотрен хитрым их планом.
…и в воздухе, заняв едва ли не четверть объёма комнаты, возник вдруг в красновато-оранжевом тумане портрет бледнокожей той гадины с прозрачными, тонким серым ледком подёрнутыми глазками, вмиг уставившимися – прямиком на меня!
Голого, сдыхающего, засунутого в прорезиненный больничный мешок.
Но не было в этом ноябрьском взгляде торжества. Триумфа – не было. Светлые кристаллики хрустящей шуги, смешанная с белым речным песком вода. И по краям, спрятанный, но выплывающий, упорно выплывающий из-под снежной каши – страх.
Почему-то вижу его. Тогда, четыре месяца назад, не заметил. Но увидел – сейчас.
– Помнишь его? – спрашивает «профессор».
Киваю в ответ.
– А теперь слушай меня внимательно. Это твой шанс. Шанс