герой, – сказал он своим студентам-вечерникам, – станет больше похож на человека, если подарить ему любимое существо. Ребенка, возлюбленного или хотя бы собаку.
«Если, конечно, вы не пишете фантастику, – подумал он и внезапно осклабился, – в этом случае вполне достаточно выкрасить ему глаза в желтый цвет».
Он примостился на столе рядом с разбухшей сумкой, борясь с настоятельным желанием потрогать ее, открыть. Студенты благоговейно глазели на него. Кое-кто делал заметки. «Или, – усердно записывали они, напряженно стараясь не пропустить ни единого слова, – или… хотя бы… собаку».
Он учил их по настоянию Керри, смутно недолюбливая за тщеславие и слепое повиновение правилам. Пятнадцать человек, почти все в неизменном черном; серьезные молодые люди и пылкие юные девушки, с короткими стрижками и кольцами в проколотых бровях, но с аристократическим произношением. Одна девушка – настолько похожая на Керри пять лет назад, что они могли бы быть сестрами, – читала вслух свой рассказ, упражнение, словесный портрет чернокожей матери-одиночки, живущей в квартире в Шеффилде. Джей теребил брошюру «Избавлений» в кармане и пытался слушать, но голос девицы был не более чем бубнежом, довольно неприятным, назойливым осиным жужжанием. Время от времени Джей кивал, делая вид, что ему интересно. Он до сих пор был слегка под хмельком.
Со вчерашней ночи мир будто слегка сдвинулся, навелся на резкость. Будто нечто, на что Джей годами смотрел, не видя, внезапно совершенно прояснилось.
Девица бубнила. Читая, она хмурилась и маниакально пинала ножку стола. Джей подавил зевок. Она так усердна, сказал он себе. Усердна и довольно омерзительна в своем самопоглощении, словно подросток, давящий прыщи. Она вставляла «блядь» в каждое предложение – очевидно, в поисках жизненной правды. Джею хотелось смеяться. Она произносила «блиадь».
Он знал, что не пьян. Он допил бутылку много часов назад – и даже тогда был практически трезв. После всех дел он решил пропустить урок, но все же пошел, внезапно придя в ужас от мысли о возвращении в дом, где вещи Керри встретят его безмолвным упреком. «Убиваю время, – мысленно сказал он себе. – Убиваю время». Вину Джо вообще-то пора выветриться, и все-таки Джей до сих пор был странно навеселе. Будто нормальный порядок вещей приостановился на день, своего рода нечаянный выходной. Может, он слишком много думал о Джо. Воспоминания накатывали одно за другим, он давно потерял им счет, словно в бутылке было не вино, но время, что раскручивалось струйкой дыма, подобно джинну из прокисшего осадка, изменяя его, заставляя его… что? Сходить с ума? Или, наоборот, трезво мыслить? Он не мог сосредоточиться. Ретростанция, неизменно настроенная на те давние летние дни, бесцельно пульсировала в подсознании. Ему словно опять тринадцать, и голова набита мечтами и фантазиями. Сидит на уроке и вдыхает запахи лета, плывущие через окно, а переулок Пог-Хилл – рукой подать, за углом, и вязкое тиканье часов отмеряет время до конца уроков.
Но он же теперь учитель, вспомнил он. Учитель, который ждет не дождется конца занятий. А ученики страстно жаждут продлить их, впитать каждое