поляны, потом вновь приближался, тыкался носом в бесполезные золотые браслеты из приданого, потом снова обходил со всех сторон. Котя стояла неподвижно.
– Ничего не понимаю, – вскоре пробормотал он и встряхнулся.
– О чем ты? О чем?
Котя пыталась выяснить, в чем ее вина, что случилось неправильного после неудавшегося поедания кролика. Возможно, она нарушила древний обряд гостеприимства созданий Хаоса. Но потом припоминала, что у них нет никаких ритуалов. Она просто не превратилась в монстра, как предостерегали духи и как желал на самом деле Вен Аур.
– Уже не важно, – смягчился он, кивая Коте сухо, с меньшей теплотой: – Пойдем, попробую вывести тебя из леса на дорогу. А там уж решишь, где твой жених или где дом.
– Ты знаешь, куда идти? – спросила Котя, радуясь, что за разочарованием не последовал гнев.
Но все-таки сердце жгла неразгаданная обида, словно ее оскорбил близкий человек. Так поначалу ранили неласковые слова матери, но с годами они сделались привычными, Котя разучилась их по-настоящему слышать. С Вен Ауром так не удавалось.
– Понятия не имею, – признался он растерянно. – До сих пор вслушивался в зов, по нему и шел. А зов-то на тебе заканчивается! А ты тут. Эх, зов… В какой стороне твоя деревня?
Он приподнял морду, обеспокоенно переступая с лапы на лапу. В его движениях появилась нерешительность.
– Я не знаю, – прошептала притихшая Котя. – Там была река, исток недалеко, но река уже широкая.
– Здесь нет никакой большой реки поблизости, – пробормотал Вен Аур, и Котя поняла, что они оба заблудились.
– Я не знаю! Не знаю, куда меня завезли! – воскликнула она, потрясая кулаками.
Она слишком устала страдать за чужие ошибки. То за глупость матери, то за наивность отчима, то за самоуверенность сватов-наемников, отправившихся в сумерках через лес, то теперь за нерешительность Вен Аура. И все выставляли виноватой именно ее, поэтому Котя снова злилась. Гнев позволял ей существовать, хотя она любила жизнь, даже если жизнь ее не любила.
– Я знаю еще меньше, я, считай, вообще странник из других мест, – неуверенно, но с вызовом ответил Вен Аур. – В Хаосе нет дорог, только зов! И свобода среди темноты. А у вас все так сложно, все отдельно… Деревья молчат, звери не говорят, а люди творят вообще непонятно что.
От его жестокого тона и слов Котя ощутила влагу, повисшую на ресницах, горло сдавила невидимая рука, на языке защипало. И она невольно горько расплакалась, в ней что-то сломалось.
Вен Аур отверг ее, она потеряла единственного, первого и последнего друга, да еще посреди леса. Теперь и он лишь приказывал ей, недовольно понукал и злился на то, что она неправильная, «иная». Котя понимала бессмысленность собственной обиды, но растоптанная уязвленная гордость вместе с разбитой робкой надеждой делали ей очень больно, впивались мелкими иголочками, отчего слезы все текли и текли. А потом вспоминалось и все остальное – снова нападение разбойников, первое убийство, главарь Вхаро. И рыдания