опрятно, веду себя тихо и всегда оставляю чаевые. Однако что-то во мне тревожит ее, заставляет думать, что лучше бы я не появлялся в ее кафе.
– «Эрл грей», пожалуйста. Без лимона и без молока.
– Через пять минут, о’кей?
Бетан знает своих посетителей. У всех постоянных есть прозвища, очень похожие на ники моих интернетовских френдов: Chocolate Girl, Vegan Guy, Saxophone Man и тому подобное. Я, однако, всего лишь Okay. Уверен, что куда больше пришелся бы ей по душе, если б она и меня могла вставить в этот список, например, под ником Yuppie Guy или Earl Grey Dude, когда ей точно было бы известно, чего от меня ожидать.
Но иногда я ввожу ее в заблуждение: то вдруг приду в джинсах, то закажу вместо чая кофе (который ненавижу), то пару недель назад потребовал сразу шесть кусков пирога и съел их один за другим под ее изумленным взглядом. Ей явно до смерти хотелось как-то это прокомментировать, но она не осмелилась. В общем, она относится ко мне с подозрением. Еще бы – человек, который съедает шесть кусков пирога зараз, способен на что угодно.
Но не стоит судить по внешнему виду. Бетан, кстати, и сама выглядит необычно – с изумрудной булавкой в брови и россыпью вытатуированных звезд на худющих руках. Застенчивая, обидчивая девочка, компенсирующая эти качества скрытой агрессивностью по отношению к любому, кто косо на нее посмотрит.
И все же именно Бетан я обязан большей частью полученной информации. В кафе она примечает все на свете. Со мной общается крайне редко, но мне удается подслушать ее болтовню с другими посетителями. С такими, как я, она ведет себя очень осторожно, а с постоянными клиентами – весела и открыта. Благодаря Бетан можно собрать сведения о ком угодно. Я, например, знаю, что девушка в красном пальто предпочитает не чай, а горячий шоколад и больше любит не морковное печенье, а тарталетки с патокой, что ей куда больше нравятся «The Beatles», чем «The Rolling Stones», что в субботу в 11.30 она пойдет на похороны в крематорий Молбри.
В субботу. Да, я тоже там буду. По крайней мере, увижу ее вне стен этого проклятого кафе. Возможно – только возможно, – она должна быть мне за это благодарна. Под занавес, как говорится. Конец этому параду лжи.
Лжи? Да, все лгут. Я лгал с тех пор, как помню себя. Это единственное, что я делаю хорошо. По-моему, нам пора сыграть в полную силу, не так ли? В конце концов, что такое писатель, сочинитель художественной прозы, как не дипломированный лжец? Вы никогда не догадаетесь, читая мои опусы, что я прост, как ванильное мороженое. Во всяком случае, снаружи; внутри – другое дело. Но разве мы, все мы, в душе не убийцы, выстукивающие с помощью азбуки Морзе тайны исповеди?
Клэр считает, что мне следовало бы поговорить с той девушкой по душам.
«А ты пытался поделиться с ней своими чувствами?» – спрашивает она в последнем письме. Клэр знает только то, о чем я позволяю ей узнать, например, что в последнее время я прямо-таки одержим одной девушкой, с которой почти не общался. Но возможно, Клэр чувствует меня гораздо лучше, чем думает, – точнее, она лучше чувствует и понимает не меня, а Голубоглазого, чья платоническая