никогда старика не подводил – ни разу не подвел! – помня о той самой первой чашке чая «Эрл грей» и о том, как доктор Пикок тогда смотрел на него: как если бы он и впрямь был особенным…
Просторная гостиная была застелена ковром цвета марены и различных оттенков коричневого. Там имелись диван, кресла и целых три стены книжных полок. Перед огромным камином стояла корзинка для собаки, на столе – коричневый чайник, почти такой же большой, как у Сумасшедшего Шляпника[16], и коробка с печеньем. На свободной стене висело несколько странных застекленных ящичков с насекомыми. Но самое, пожалуй, забавное – это детские качели, подвешенные к потолочной балке, на которые все трое мальчишек взирали с молчаливым вожделением, не смея встать с указанного им места на диване рядом с матерью, а та, в свою очередь, все собиралась, но не осмеливалась первой заговорить с хозяином дома.
– А ч-ч-что эт-то такое? – спросил Голубоглазый, кивая на один из стеклянных ящичков.
– Бабочки, – ответил доктор с явным удовольствием. – Вернее, моли. Они более изящны, а рисунок у них на крылышках просто восхитительный. Вот, например, эта, с пушистой головкой, – он ткнул пальцем в стекло, – называется бражник тополевый, Laothoe populi. Рядом с ней, алая и коричневая, Tyria jacobaeae, киноварь. А этот маленький парнишка, – он указал на коричневое существо, довольно-таки растрепанное, больше похожее на сухой листок, – Smerinthus ocellata, бражник глазчатый. Видишь, какой рисунок на крыльях в виде голубых глаз?
Голубоглазый снова кивнул, восхищенный и потрясенный настолько, что не мог вымолвить ни звука, хотя потрясли его не сами моли, а та спокойная, авторитетная уверенность, с которой доктор Пикок произносил слова. Затем доктор указал на другой ящичек, висевший над пианино, и там Голубоглазый разглядел одну-единственную бабочку, точнее моль, лимонно-зеленого цвета и невероятно большую, прикрепленную к подстилке из молочно-серого бархата.
– А эта юная леди, – любовно промолвил доктор Пикок, – истинная королева моей коллекции. Сатурния луна, Actias Luna; она попала сюда прямиком из Северной Америки. Я привез ее в виде куколки более тридцати лет назад – да-да, тридцати! – и, поместив в эту самую комнату, стараясь не пропустить ни одного мгновения, стал наблюдать, как она вылупляется. Это было поистине замечательное зрелище! Ты представить себе не можешь, как трогательно, когда подобное хрупкое создание выбирается из кокона, впервые раскрывает крылья и летит…
«Ну, далеко-то она не улетела, – подумал Голубоглазый. – Не дальше банки с эфиром…»
Однако благоразумно прикусил язык. Мать вела себя все более нервозно. Руки, стиснутые на коленях, все равно дрожали – их выдавало поблескивание дешевых колец.
– А у меня тоже есть коллекция, я собираю фарфоровых собачек, – вмешалась она. – Значит, мы с вами оба коллекционеры.
Доктор Пикок улыбнулся.
– Как это мило! В таком случае я непременно должен показать вам статуэтку эпохи Тан[17].
Голубоглазый