их своеволию? – Говоривший склонил голову и смотрел исподлобья на князя.
Князь даже стушевался:
– Да нет, боярин Хомут получил свое.
– А я получу отрубленную голову? – зло спросил Улеб.
– Нет, – княгиня встала, – ты, по милости великого князя, получишь… свободу. – Сказав, она села и отвернулась к окну.
– Премного благодарен тебе, великий князь, – и склонил голову еще ниже, – и тебе, великая княгиня. Моя жизнь теперь принадлежит вам, и я ее за вас отдам, не раздумывая, – заявил он.
К нему подошел боярин и, отсыпав из кисета несколько десятков монет, взял его руку и вложил в нее деньги.
– Ето те на первое время. А хочешь, иди ко мне служить. Мне таких бравых надоть.
– Как тя кличут? – Улеб повернулся к боярину.
– Я Андрей Албердов, княжеский воевода!
– Боярин, я готов те служить верой и правдой.
– Тогда жди меня.
Князь тоже решил поблагодействовать освобожденному. Повернувшись к слуге, он сказал:
– Сведи его в поварную, пущай хорошо накормят.
– А ты, князь, – Василий повернулся к Пожарскому, – саживайся за наш стол да расскажи… ты сколь его ловил-то?
– Да более года, – ответил Пожарский, – умен он, великий князь, – и кивнул на дверь, – поблизости, в лесах прячется. Все обшарили, не нашли. А вот и зима настала. Смотрим, а следы-то ведут из лесу к ее домишку. Мы по следу. Еле взяли: здоров. Да жаль такого казнить.
– Я милую его, князь. Казнить не будут, – пояснил Василий, считая, что тот не понял его. – Но ты молодец, – сказал князь, – все бы так выполняли княжьи поручения, – вздохнул Василий и поднял кубок, – Пожарский, за тя!
Алберда еще пожил у князя несколько дней и поехал проведать своих. Но когда он был у ворот, неожиданно к нему подскакал всадник. Колотушка застыла в воздухе. А тот, не слезая с коня, бросил:
– Беда, боярин! Вертайся в Москву. – Выкрикнув эти слова, он тотчас развернул коня и поскакал дальше.
Сердце Алберды екнуло: «Неужто с великим…» Но спросить не успел, тот уже был далеко. Ужас этих слов был так велик, что он, не раздумывая, развернул коней и погнал их что есть силы. Еще за несколько верст до Москвы до его ушей донесся печальный звон колоколов. И он понял: с ним…
Да, когда они прощались, он жаловался на сильную боль в груди, чувствовал, как уходят силы: «Смерть мне не страшна, – говорил он, – Бог мне отпустил достаточно времени. И каяться мне не за что. Я все делал, чтобы поднять Московию, поднять Русь. Вот только одно меня печалит: мал мой Василий. А у него за спиной стоит мой брат Юрий». Тогда он, Алберда, сказал: «Не думай об этом. Мы в обиду Василия не дадим».
«Ты разговаривал с митрополитом?» – спросил он тогда.
– Говорил, – ответил Василий, – он за то, чтобы власть передавалась в семье по наследству. Фотий не признает право по отчине или дедине.
– И правильно делает, – заметил тогда Алберда.
Боярин стал понимать, что такое наследие приводит к раздроблению княжества. А отсюда его слабость и все беды. Только один, старший, в семье без всякого деления имеет право