и насмешливая манера не договаривать фразы.
– А уроки? – мог спросить Георгий Александрович, имея в виду: «А уроки вы сделали?» Или «После пятого?» вместо «У вас сегодня пять уроков?». Или «Тебе?» вместо «Тебе хорошо?», «Тебе плохо?». Я нащупала какое-то воспоминание и пыталась за него уцепиться, но в голову лезла какая-то чушь – шифры и квадраты.
– Ана! – Мама начала злиться.
Я бросилась на кухню.
– Ты где была? – спросила мама.
Она сидела у окна и мрачно пила чай из большой белой кружки. Я с удивлением заметила, что она на меня не сердится, а скорее чем-то расстроена.
– Стихи читала, – сказала я.
Я еще не совсем доросла до того, чтобы спрашивать маму: «Что случилось?»
– Ты ничего не хочешь мне рассказать? – спросила мама.
– Не знаю, – сказала я. – О чем?
– О школе. Что-то случилось? – Мама повернулась ко мне, поставила чашку на стол и задумчиво кивнула в сторону окна: – Ты бросила курить.
– Я не курю, – сказала я.
– Последние пару дней, – сказала мама. Она сморщилась и помахала рукой перед носом: – Я же чувствую.
Я не знала, что сказать, поэтому открыла холодильник и уставилась на коробку с яйцами, которую кто-то бросил поверх зеленого лука.
– Достань «Рафаэлло», – сказала мама.
Я машинально взяла с полки бумажный куб и чуть покачала его в руке, проверяя на пустоту. Мама не любит, когда я, съев все конфеты, оставляю в холодильнике коробку с обертками. К счастью, я съела не все конфеты.
– Чай, – мама указала мне на чашку, накрытую блюдцем, которая стояла на самом краю стола.
Я совсем ее не заметила.
– Что случилось в школе? – спросила мама снова.
Она все еще не злилась, и из-за этого я испугалась еще сильнее. В голове все перемешалось.
Я хотела сказать ей, что мне очень нравится Таня, но вместо этого сняла с чашки блюдце и стала пить теплый, совсем несладкий чай. Мама вздохнула и встала, будто собираясь уйти.
– Мам, я просто плохо себя чувствую, – сказала я – это была правда.
– Что у тебя болит? – Мама подошла ко мне, положила руку мне на плечо.
Пришлось сжаться, чтобы не заплакать.
– Аня, что такое? Что случилось? – Мама обняла меня, погладила по голове: – Аня-Аня.
Я не стала ее поправлять, но говорить совсем расхотелось. Вместо того чтобы что-нибудь рассказать, я закрыла глаза и попыталась задремать. Было очень тепло и мягко.
Глава двенадцатая
Вторник, 19 сентября, утро
Все застреленные полицейские были местные. Все выросли в Ричмонде, все ходили в одну и ту же школу, хоть и с разницей в десятилетия. Самому старшему из погибших было за пятьдесят, самому молодому – чуть больше двадцати. Во сне я перечитывала список имен, раз за разом будто пытаясь разыскать в нем какую-то зацепку, но в глаза бросалось только множество фамилий на «Б»: «Браун», «Брин», «Бендарик», «Борк». Черно-белые лица проскакивали одно за другим – усатые, обрамленные