опыта, автоматически распространялись и на другие сферы. Точнее, не распространялись даже, а естественным образом вписывались в единую, целостную картину мира, ибо сам человек един и целостен.
Формирование мифологическим мышлением именно картины мира, а не просто картины человека было обусловлено тем, что древний человек отчетливо ощущал изоморфизм того и другого. Точнее, он ощущал себя живущим сразу в трех разных реальностях. И даже не в трех разных, а в одной триединой реальности, которая была для него и миром внутренним, и миром внешним, и им самим, и целой Вселенной.
Человек воспринимал (и продолжает воспринимать, квалифицируя себя в качестве микрокосма) внутри себя всю Вселенную потому, что он в себе ее заключает. Но заключает не в буквальном, а, выражаясь в категориях гегелевской диалектики, в «снятом» виде – в виде тех архетипических образов, которые постоянно всплывают на поверхность сознания из подсознания. В свою очередь, архетипические образы заключают в себе в снятом виде те универсальные смыслы, которыми переполнена трансцендентная реальность, именуемая в различных учениях и концепциях то как Бог, то как Кос – мическое сознание, то как мир вечных идей (Платон), то как Абсолютный дух (Гегель), то как вселенское семантическое поле (Налимов). Просвечивающиеся сквозь архетипические образы смыслы называют смыслообразами или символами. Именно поэтому, надо полагать, П. А. Флоренский характеризует символы как «отверстия, пробитые в нашей субъективности» – отверстия, через которые в минуты просветления удается иногда заглянуть в небесную «лазурь вечности», то есть в трансцендентную реальность. Наиболее полное свое выражение символ получает в мифе»… «В плане онтологии обе реальности, коль они существуют, одинаково реальны, и говорить о том, какая из них первична, а какая вторична, какая более, а какая менее значима, бессмысленно. Обе реальности одинаково значимы друг для друга. Материя без сознания лишена смысла и, следовательно, формы (в мифологии это – первобытный Хаос), а сознание без материи лишено активности, ибо никак себя не может проявить (во многих мифологиях божество до сотворения им мира находится в глубокой спячке). Да и в диалектике обе эти реальности (противоположности) не существуют друг без друга: одна всегда определяется через другую и иначе определена быть не может» (Косарев, 2000; 210–211].
Эти сложные – по крайней мере, для автора – рассуждения требуют некоторого лирического отступления, связанного, безусловно, с рассматриваемой проблемой. В связи с этим нам показалось возможным привести в качестве примера рассказ А. Аверченко «Телеграфист Надькин», который, на наш взгляд, является изящным художественным отражением одной из сторон проблемы понимания сущности концепта.
– Хоррро-шо! Верно?
– Да.
– А я, брат, так вот лежу и думаю: что будет, если я помру?
– Что будет? – хладнокровно усмехнулся Неизвестный человек, – Землетрясение будет!.. Потоп! Скандал!.. Ничего не будет!!
– Я