согреться: я замерзла. Вот выпью немного мадеры и вас всех угощу.
Через полчаса веселый огонь трещал в печи, на столе горела лампа и вся семья, сидя за самоваром, с наслаждением пила и ела. Напившись чаю, Мэри послала брата с девочкой-прислугой закупать на следующий день мясо и все остальное для обеда, а с ними отправилась и маленькая Ни-та.
Когда дети ушли, Мэри стала помогать матери украшать елку и рассказала свое приключение в Гостином Дворе.
– Благослови Господь этого доброго человека! Его предложение было бы для нас, конечно, счастьем, если он действовал без задней мысли: а я боюсь, не кроется ли тут что-нибудь грязное, – заметила Суровцева.
– Я не думаю этого, мама. Он казался человеком зрелых лет и, во всяком случае, очень больным, с впалыми глазами и бледным, точно восковым, лицом. Да ведь у меня есть его карточка: посмотрим, кто он.
Она сходила за своей сумочкой и достала из нее визитную карточку, которую осмотрела с матерью, а затем прочла:
«Оскар Ван-дер-Хольм.».
– Имя ничего не говорит, а вот тут что-то странное, – заметила Суровцева, указывая внизу карточки на черные пятиконечные звезды, повернутые вершиной вниз, с адресом в середине: «Каменный остров, собственный дом».
– Это, вероятно, какой-нибудь чудак и, возможно, ему действительно нужна чтица и секретарь. Несомненно у него доброе сердце, и я думаю, что на второй день праздника ты можешь письменно спросить, когда он примет тебя.
– Хорошо, мама. Ведь неразумно было бы не попытаться даже воспользоваться таким выгодным занятием.
Воодушевленные новой надеждой, мать с дочерью принялись усердно приводить в порядок квартиру, состоявшую из крошечной темной кухни и двух маленьких, почти пустых комнат. Когда же вернулись дети с провизией, то все уже приняло праздничный вид: елка весело горела, освещая разложенные под ней подарки и сласти, и давно уже бедная семья не ложилась спать сытой, счастливой и полной надежд на будущее.
Скажем несколько слов о предшествовавшей полосе в жизни несчастной Мэри Суровцевой, которую судьба так жестоко поразила, отняв у нее сразу любимого человека, состояние и общественное положение. Тотчас же по переезде в глухой переулок Выборгской стороны из роскошной квартиры, где много лет жилось привольно и счастливо, Анна Петровна серьезно заболела, а крошечные, оставшиеся после погрома средства ушли на доктора и аптеку.
Оправлялась она медленно, и началось полное лишений унизительное прозябание, постигающее многие разоряющиеся семейства, которые, будучи выброшены за борт своей среды, носятся еще некоторое время, если есть сила бороться, никому не нужные по мутным волнам жизни пока те окончательно не захлестнут их.
Для «света», в котором жили Суровцевы, они действительно исчезли и «пошли ко дну», но вместе с тем, в отношении таких людей, которые, потеряв прежнее общественное положение, представляли собой лишь докучную обузу и внушали опасение – не пришлось бы о них заботиться и помогать им, встали во всей своей наготе эгоизм, черствость и бесцеремонная