почему ты сердишься? Еще не поздно, и я задержалась всего на полчаса…
Одним взглядом Аркадий окинул свою дочь – вытянувшуюся, с некрасивым носатым личиком и прыщавой кожей. Но фигурка! Точеная, словно у бронзовой Афродиты на каминной полке, – с округлыми широкими бедрами, тонкой талией, выпуклыми плотными грудками. А колени! При мыслях о коленях Ники на Аркадия накатила волна неконтролируемого возбуждения, и он влепил ей тяжелую звонкую оплеуху – прямо по покрытой подростковыми прыщами щеке, по нежному ушку с маленькой золотой сережкой. Голова девочки дернулась.
– Папа, за что?!
– Сучка грязная! Отродье своей матери! – и он замахнулся для нового удара.
В глазах Ники вспыхнул панический страх, брызнули слезы боли. Она так трогательно закрыла от него голову руками, так неуклюже, почти падая, присела и прислонилась к стене, что Аркадий опомнился и отступил. Воспитательница схватила девочку в охапку и вытолкала из комнаты, а Бэлла налила себе новую порцию коньку:
– Ну вот, наконец-то я увидела в тебе мужчину. Ты, оказывается, что-то можешь…
В камине потрескивали дрова. На ее лице блуждала пьяная улыбка. Аркадий шаркающими шагами дошел до ковра, мешком опустился в кресло и сильно ссутулился.
– Кажется, я был неправ…
– Какая теперь разница? Ты, оказывается, опасен. Надо держаться от тебя подальше.
И она, с трудом выбравшись из глубокого кресла, пошла, пошатываясь, к выходу.
Наступила холодная дождливая ночь. Аркадий не спал. Перед глазами стояла фигурка дочери – с испуганными, полными слез глазами, багровой от удара щекой, поднятыми руками, защищающими перекошенное личико. Эта поза беззащитности и испуга не давала ему покоя. «Ненавижу баб! Гулящие сучки – и одна, и вторая. Она мне еще улыбалась! Притворщица! Да как она посмела, – Аркадий вскинулся и перевернулся на другой бок, подушка слетела на пол. – Как жаль, что Бэлла не родила сына, тогда все было бы по-другому. Пусть бы нагуляла, я бы своим признал». От сладких мыслей о несбывшемся наследнике стало совсем не по себе, из глаз потекли слезы. «Еще не хватало! Совсем раскис!» – Аркадий рывком поднялся, надел шелковый халат и направился в комнату возле кухни, к горничной Марьяне.
Его злость на весь женский род была настолько велика, что он не дал той толком проснуться – взял ее грубо, как умоляла это сделать в свое время его жена Бэлла. Потом, чуть передохнув и успокоив испугавшуюся девушку, сделал это еще раз. Потом еще. Поднимаясь по темной лестнице к себе в спальню, он подумал, что давно не испытывал такой страсти. Но мысль о том, какие события послужили ее источником, наполнили его сердце чувством отвращения к самому себе, похожим на зловонную болотную жижу, от которой хотелось отмыться.
Утром он подошел к надувшейся Марьяне и сунул в карман накрахмаленного передника конверт с деньгами:
– Это тебе на чулки.
Потом привычным