момент то самое лекарство привело к тому, что у меня отказали почки.
Я понимала, что не могла себе позволить того, чтобы мое состояние еще больше ухудшилось. Мне нужно было стабильно, пускай и медленно, идти на поправку – только вперед и ни шагу назад. Надеясь обнадежить себя, я по глупости своей решила оценить свои шансы с учетом новых данных. Мы в интенсивной терапии постоянно этим занимались, чтобы сообщить родственникам нашу грубую оценку прогноза. Отказ каждого органа увеличивал вероятность смерти на двадцать процентов. Я принялась считать про себя: печень – раз, почки – два, легкие – три, кровь – четыре. Черт. Я дошла до восьмидесяти процентов быстрее, чем рассчитывала, так что постаралась не вспоминать, что остались и другие системы органов, посчитав которые я перевалила бы за сто процентов.
Будучи врачом, я и без того имела склонность воображать все возможные варианты развития событий, которые могут привести к моей смерти. Станет ли причиной неправильно назначенный препарат, осложнения после какой-то процедуры, больничная инфекция или какое-то неудачное сочетание нескольких разных факторов? После того, как я стала задумываться о возможной ошибке, каждый вероятный вариант моей смерти казался все более правдоподобным. Я стала ожидать, что умру вследствие банального недосмотра. Именно в эти моменты я и поняла всю иррациональную природу тревоги. Воображение настолько ярко рисует все возможные варианты, что здравому смыслу и логике не остается никакого шанса взять верх.
Я переживала, что могу умереть, а временами – не менее ужасающими, – что могу не умереть. В первые дни в интенсивной терапии я больше всего боялась этого переходного состояния между жизнью и смертью: чистилища, в котором кто-то подсоединяет пакеты с питательной жидкостью к питательной трубке и каждые четыре часа приходит удалять отсосом выделения из легких, да еще и переворачивает с одного бока на другой, чтобы не образовались пролежни.
Бесконечная ночь под нескончаемый писк и жужжание окружающих меня приборов. Я боялась небольших осложнений, оплошностей, понимая, что они запросто могут привести к такому исходу. Я боялась решений, которые были сделаны без внимательного изучения ситуации целиком. Я боялась тех самых ошибок, которые и привели к необходимости диализа.
Я объяснила своей матери, что мне может потребоваться диализ, и она кивнула головой, мастерски овладев искусством покорно мириться с подобным регрессом. Мне стало любопытно, доводилось ли ей уже видеть в своей жизни людей, зависших между жизнью и смертью.
Я ясно чувствовала, что смерть будет куда более желанным исходом. Но сомневалась, что моя мама с этим согласится. Я надеялась, что муж окажется в этом плане более прагматичным.
Я чувствовала себя обязанной предупредить его о том, с чем ему предстоит столкнуться. На нашу первую годовщину свадьбы я подготовила для него открытку, которую купила «до этого»,