темные глаза, с яркими пухлыми губками, гордость любой семьи. Но… девочка.
После рождения третьей дочери Анаит долго болела. Прошел год, второй, но она так и не оправилась. Ее изводили боли внизу живота, постоянно мучила лихорадка, и больше иметь детей они с Багдасаром не надеялись. Но ни разу слова упрека в адрес Анаит не сорвалось с губ ее мужа.
– Не мучай себя, родная, – ласково говорил он, видя ее терзания, – Иоанн Златоуст в своем толковании Евангелия говорит: «…так как с течением времени одни уклонились от истинного учения, другие от чистоты жизни и нравственности, то явилась опять нужда в наставлении письменном» Стремясь принять сан священника, я не для себя лично желал возвышения, я хотел лишь иметь право толковать писание и учить. Ибо армянский народ должен выйти из тьмы незнания, а для этого прежде всего следует научиться принимать письменное наставление. Но все в руках Бога, я верю, что, если не смогу быть рукоположен из-за отсутствия сына, то для меня откроется другой путь.
– Моя вина, – плакала Анаит, – я не смогла дать тебе сына.
Была еще одна проблема – во время обострения болезни близость с мужем причиняла ей боль. Анаит прекрасно понимала, почему Багдасар по ночам тактично уходит в свой кабинет и садится работать – он был еще молод, вынужденное одиночество давалось ему нелегко. Стараясь не шуметь, она подкрадывалась к двери и заглядывала в щель – муж сидел, чуть наклонившись вперед, и что-то выписывал в толстую тетрадь. Колеблющееся пламя свечей освещало корешки заставленных полками книг – Вольтер, Руссо, Омар Хайям, Саади, Шекспир.
Багдасар, получив блестящее образование во университетах Женевы и Страсбурга, мог сделать карьеру в Европе, однако предпочел вернуться к себе на родину в Карс. И Анаит была рада уехать с ним из прекрасной Смирны, омываемой теплым морем, в Карс – высокогорную крепость с уродливыми домами и узкими улицами. Рада, потому что хотела навсегда вырвать из памяти тот мир, где впервые увидела юного Тороса, услышала его голос. Здесь, в городе, где почти не бывает лета, а зимой пронизывают до костей морозные ветра, она сумела заглушить рвущее душу отчаяние. Остались лишь короткая записка и засохшая желтая роза, хранившиеся между страниц тетради на самом дне маленького сундучка – под стопкой писем от живущих в Венеции матери и брата. Но Багдасар ничего не знал – ни о записке, ни о розе, – поэтому часто себя упрекал:
– Ради меня ты согласилась уехать в эти холодные горы, бедный мой цветочек, а ведь ты привыкла к теплу. Наверное, мне стоит бросить все и увезти вас с девочками куда-нибудь далеко-далеко – в Константинополь, в Европу, в Венецию. Или хотя бы в Тифлис – там ты попарилась бы в серных банях, говорят, они лечат от многих болезней.
Однако это были одни разговоры – в Европе шла война, но даже после подписания мира коалиции с Бонапартом денег на поездку во Францию или Вену у семьи не хватило бы. Наследство, оставленное Багдасару отцом, почти полностью ушло на его образование