лучше, чем технологии. Наверное, потому, что были похожи на сказку.
Егор задумчиво потер метку на руке. Он вернулся на то место, где бросил когда-то зерна. Из двух пятнышек, появившихся тогда на запястье, одно позже исчезло, и он даже не заметил, когда. И только спустя еще несколько лет Егор узнал, что все это означает: из двух его копий на других планетах кто-то погиб. Но целый год метка была, а значит, другая жизнь получилась, пусть и недолгая.
Второй же явно не хотел возвращаться на Землю. Егору пару раз снились смутные картины каких-то боевых стычек, перебежек, где он, по ощущениям, был главным действующим лицом. Все походило на фильмы про партизанские войны на Ближнем Востоке, но, проснувшись, он не мог вспомнить ничего конкретного. Просто знал, что это – его вторая другая жизнь, где-то очень далеко.
Он повернулся, покидая Визитницу, в которой однажды случайно дал себе два шанса прожить жизнь иначе, и пошел к машине. Дома его ждал еще один шанс на новую жизнь – двухлетний сын. Почему-то после его рождения Егору очень захотелось назвать сына Виктор, а жена улыбнулась и сказала: «Пожалуй, ему подходит. Это значит „победитель“. Давай так и назовём».
ГОД 2042. ВЕТЕР
Мелания Калита
Хоган давил. Замкнутое пространство. Егор всегда избегал такого. Связей, закрытости в коконе традиций. Предсказуемости и монотонной рутины.
Стоп. Где он и откуда себя знает?
Нет, клаустрофобией не страдал. Неудачная поза?
Боль блуждала внутри головы, не позволяя узнать. Или вспомнить? Он скрывается или бежит?
Егор заставил себя опереться о рюкзак.
Потихоньку привычки брали свое. Утихомирил физическую боль таблеткой из аптечки.
Размял ноги. Проверил снаряжение. Будто еще один поход. Всплеск новизны. Предвкушал свет, поляну, горы.
Узрел – пустыня, пыль. Три розовые луны.
Жаль, Ольга этого не видит…
Полоснула боль душевная. Так привык делиться с любимой.
Растворялся оранжевый хоган в тишине на фоне золотистых барханов. Розовоперстые сполохи. Мифология. Эос.
Никаких признаков опасности. Безлюдье.
Все мы дети мифов и легенд.
Голос.
Он вторгся в сознание ручейком. Стоном.
– Ольььгаааааа… Ольга, Хельга, лебедушка…
Не воротишь, не спасешь, не дойдешь…
Мертвое лицо выжигалось в сознании поверх лун. Шорох пустыни превращался в упрямые колеи шин. Неизбежные, неуклонные.
«Это мираж. – Егор бросился на песок. – Это грезы».
Не может быть одновременной правдой локон в его памяти и эта жажда.
– Егор… гор… гор…
В Египте был такой бог. И начитанная Ольга шутила, что ей тоже достался бог. Было это после ночей, когда вся она лежала вся такая покорная и смеющаяся, с обожаемыми им изгибами.
– Нееет…
– Даааа…
Ее голос. Она здесь.
– Егорушкааа!
Надо