она, отдёргивая руку, – Серёженька вам друг, а вы…
– Да ведь он и вам друг, Ольга Александровна…
– О чём это вы?..
– Вы слепая, Ольга Александровна… Я понимаю, что это слепота любви, но… Но нельзя же так!
Ольга ушла, думая, что сердится на Туманова. Но когда села писать Аполлинарию Матвеевичу о том, что видела в театре и о том, что Серёженька собирается в Петербург, о Туманове не написала ни слова.
«…Поступок этот, – откликнулся вскоре Аполлинарий Матвеевич, имея в виду переезд Садовского, – лишний раз подтверждает, что твой мерзавец – мерзавец. Помни, что я говорил тебе: ищи человека! А ты нашла орангутанга и побежала за ним. Он ещё не говорил тебе о Еве?.. Пока что вокруг тебя я вижу одних скотов. Точно ты их нарочно, голубушка, подбираешь. Впрочем, тебе не одной так “везёт”. Да будет тебе известно, что сии извращенцы горазды не только отплясывать нагишом. Не так давно они, или такие же как они, отправляли поздравительные телеграммы в театр военных действий. Адресуя свои поздравления не кому-нибудь, а противнику русского воинства, кладущего главы свои, по обетованию, за веру, царя и Отечество. Из чего напрашивается мне вывод, что ни вера, ни царь, ни Отечество сим затейникам не надобны. В чём-то я даже готов понять их, ибо прошедшая кампания последовала за бессмысленными авантюрами, неприятие которых и выразилось в столь отвратительных формах. Но ведь нужна же мера, нужен такт!
А впрочем, хотел бы я видеть их лица, когда Господь пошлёт силу, избавляющую от ненужного. Сила эта будет великая, сила насильственная – насильственно скотов очеловечивающая. И вздрогнут скоты. Но до этого ещё далеко. А пока, если не изберёшь другой судьбы, мыкаться тебе с твоим мерзавцем, дожидаясь, когда же он сам наконец тебя изгонит…»
Ольга, обычно скользившая глазами по отвлечённым рассуждениям Аполлинария Матвеевича, в очередной раз зацепилась глазами за слова «мерзавец», «изгонит» и вздохнула. Как ни странно, но Аполлинарий Матвеевич стал едва ли не единственным собеседником Ольги, с которым она могла быть откровенной и которого не боялась. Ольга уже успела привыкнуть к его тону, к его резким и непонятным подчас словам и была уверена, что это самый умный человек из всех, кого она когда-либо встречала. Друзей у неё не было, да и не могло быть – из дома она выходила нечасто, проводя дни в ожидании Серёженьки, бесконечном наведении порядка и чтении книг, которые время от времени приносили ей Серёженька или Туманов. Иногда Ольга ходила гулять на бульвар или к Патриаршим прудам. А вместе с Серёженькой бывала в Кремле, в Страстном, Донском, Ивановском монастырях, у Иверской и даже на Воробьёвых горах. Москва по-прежнему тревожила Ольгу и, казалось, прятала от неё какую-то тайну.
Гулять Ольга очень любила. Правда, зимой она тряслась от холода и с тоской вспоминала тёплые и влажные азовские зимы. Закрывая глаза, она чувствовала запах моря, но открывая, понимала, что пахнет снегом. Нравилось ей бывать в чужих домах – иногда случалось ходить и в гости. Как-то Туманов пригласил Ольгу и Садовского к своей тётке, у которой он и сам бывал редко, но которая устраивала настоящий костюмированный бал по