электродермографом уселся по одну сторону от миссис Бадд. Джим собирался улизнуть, но сильная, унизанная кольцами рука схватила его и заставила сесть на стул по другую сторону от миссис Бадд.
– Свет, миссис Уилкокс, если вас не затруднит, – скомандовал мистер Хамфрис, и хозяйка один за другим прикрутила рожки, после чего скромно заняла свое место.
Комнату озаряло лишь слабое мерцание.
– Вы видите свой прибор, доктор Сэмпл? – в полной тишине осведомился призрачный голос.
– Превосходно вижу, спасибо. Игла покрыта светящейся краской. Мы готовы, миссис Бадд.
– Спасибо, милый, – безмятежно отозвалась та. – Леди и джентльмены, соединим наши руки.
Вложив на ощупь свою руку в руку соседа, все положили ладони на край стола. Круг замкнулся. Фредерик уставился на свой ящик. Его правая рука оказалась в плену теплой и влажной ладони миссис Бадд; левая сжимала костлявые пальчики бледной молодой особы.
Наступила полная тишина.
Через минуту миссис Бадд прерывисто вздохнула и уронила голову вперед – казалось, она задремала. Но вдруг очнулась и заговорила… мужским голосом:
– Элла! Элла, моя дорогая!
Тембр был богатый и сочный. Многие почувствовали, как волосы у них встают дыбом. Миссис Джеймисон Уилкокс подскочила и слабым голосом спросила:
– Чарльз?.. О, Чарльз, это ты?
– Конечно, моя милая, – ответил голос, очевидно и несомненно мужской. Ни одна женщина не сумела бы изобразить такое… звучание, в котором слышались, как минимум, шестьдесят семь лет портвейна, сыра и изюма.
– Элла, дорогая, хотя завеса и разделила нас, но пусть не остынет наша любовь.
– Ах, никогда, Чарльз, никогда!
– Я с тобой ночью и днем, возлюбленная. Скажи Филкинсу в лавке, чтобы как следует смотрел за сыром.
– Смотрел за сыром… Хорошо.
– И за нашим мальчиком, Виктором, присматривай. Боюсь, он стал водиться с дурной компанией.
– О, боже, Чарльз, я…
– Не бойся, Элла. Свет благодати уже сияет, златые земли манят меня… время уходить. Помни о сыре, Элла. Филкинс недостаточно аккуратно складывает салфетки. Ну, я пошел… То есть, я удаляюсь…
– О, Чарльз! О, Чарльз! Прощай, любовь моя!
Последовал вздох, и дух бакалейщика покинул земную юдоль. Миссис Бадд затрясла головой, словно чтобы прочистить мозги. Миссис Джеймисон Уилкокс сдержанно рыдала в носовой платок с траурной каймой. Через некоторое время круг был восстановлен.
Фредерик огляделся. В полумраке лиц было не разглядеть, но атмосфера определенно изменилась: собравшиеся чувствовали возбуждение, напряжение нарастало. Публика была готова ко всему. А эта миссис Бадд очень даже недурна. Ясное дело, что притворяется, но Фредерик пришел сюда не за тем, чтобы слушать разговоры покойных лавочников о сыре…
Вот тут все и произошло.
Миссис Бадд вдруг содрогнулась и тихо заговорила низким голосом – на этот раз своим, но полным ужаса.
– Искра, –