травой капличку никакого внимания и даже избегал ее по той причине, по которой живые люди обыкновенно стараются как можно реже посещать места упокоения мертвых. Но теперь, после рассказа священника, я живо заинтересовался этим мавзолеем и даже нарочно совершил туда экскурсию.
Капличка очень походила на развалину. Она стояла в самом диком и заброшенном уголке парка. Туда по-видимому никто не ходил целыми десятками лет, кроме разве каких-нибудь глупых и равнодушных посетителей вроде теленка или свиньи, оставленных без присмотра. Дорожки туда не было. Кругом росли густой репейник и высокий бурьян. Когда-то капличка была оштукатурена, но теперь ее стены и колонки по углам были облуплены, обсыпались, и во многих местах кирпич выветрился и понемногу превращался в прах. Круглая железная крыша куполом была еще цела, но сильно проржавела. Креста на вершине не было: его давно уже снесли и затеряли невзгоды и превратности времени. Но что особенно хорошо сохранилось – так это обитая железом дверь на больших железных петлях, запертая огромным висячим замком. Таких замков теперь уже не делают. Он был страшно древний и неуклюжий, но такой солидный, что его нельзя было сломать никаким ломом. Ясно, что висел он тут и ржавел с тех самых пор, как его навесили в самый день похорон Елены Ивановны. Где теперь ключ от этого замка, конечно, не знал никто. Да если бы он и нашелся, то едва ли им можно было бы отпереть заросший ржавчиной замок. Можно было смело сказать, что, лежа за такими запорами, старуха могла быть вполне спокойна за целость своих сокровищ.
Полный любопытства, я пробрался сквозь бурьян к самым стенам и стал осматривать их таким оком, каким осматривают археологи глубокую старину. У фундамента задней стены я нашел отвалившуюся и вросшую одним углом глубоко в землю серую каменную плиту. На ней, очевидно, была когда-то надпись, но время стерло и ее. Обчистив мох и грязь бурьяном и травой, я с трудом и то скорее по догадкам нашел остатки слова: «Еле…», но года не нашел, хотя борозды, напоминавшие строки, были заметны еще довольно ясно.
К обеденному столу я явился весь в репейниках и по этому поводу должен был рассказать домашним о своей экскурсии к каплице и о ходячей легенде.
– Чепуха и басня, хотя и я и слышал что-то подобное в разных версиях, – ответил мне на это Петр Петрович. – Впрочем, – добавил он, улыбнувшись, – у моей прабабушки могли быть бриллианты. При Дворе Екатерины она одно время играла довольно видную роль. Вероятно, на этот счет должны были сохраниться в семейном архиве, где-нибудь в библиотеке или в сундуках на чердаке, какие-нибудь фамильные документы… Об этих документах я тоже еще от своего деда слышал и собирался даже поискать их, да все некогда было – служба… Вот что, поищите-ка их вы. Разрешаю вам обшаривать все углы.
Я изъявил полнейшую готовность.
– И прекрасно! – согласился Петр Петрович. – Все, что найдете, – пополам, то есть бриллианты вам, а документы мне, – закончил он, засмеявшись.
Я тоже, в свою очередь, засмеялся, а затем