ожидая бури, однако тот воспринял новость спокойно.
– Ладно, потом с ним разберемся, – вздохнул губернатор и добавил: – Отправляйтесь с ним и не спускайте глаз с его квартиры, головой отвечаете.
– Да, будет сделано, – с готовностью выпалил Липкин. В ответ послышались гудки.
– Че, настучали папашке, выслужились, – язвительно заметил Эдик, спускаясь по лестнице. – Если я захочу, он вас в момент уволит.
– Извините, мы всего лишь выполняли приказ, – сдерживая гнев, пробормотал Липкин; перспектива оказаться на улице ему вовсе не улыбалась. – Это для вашей же безопасности.
– Да пошли вы оба! Кто меня тронет-то? – самоуверенно ухмыльнулся Эдик, потом вспомнил о недавнем происшествии, и улыбка погасла. Тронуть могли те, кто не знал, чьим сыном он является. Идиотов хватало даже среди гаишников. Пару раз его задерживали за вождение в нетрезвом виде, и приходилось звонить отцу. Те, кто его задерживал, уже больше не работали в органах, а остальные гаишники выучили наизусть номер его машины. Но потом опять придет какой-нибудь раздолбай, не обученный манерам, и тормознет его…
Дома Эдик первым делом плюхнулся на огромный круглый кожаный диван, врубил плазму и обзвонил приятелей, которые могли достать дури. Ответил лишь один, но и тот сказал, что у него ничего нет.
– Сволочи, – прокричал Эдик в потолок, чувствуя, как все его тело буквально разваливается на куски.
Только зря он злился на приятелей. Накануне к каждому из них явились серьезные парни в аккуратных костюмах и предупредили, чтобы никто не смел приближаться к Эдуарду Юхно, а тем более продавать ему кокаин или какую-другую дрянь. Дилеры в округе также были строго предупреждены о последствиях своих необдуманных действий. Очень скоро Эдик понял, что за время его недолгого отсутствия наркотики каким-то непостижимым образом исчезли из их города. В расстроенных чувствах он махнул бокал виски и принялся обшаривать квартиру в надежде найти какую-нибудь забытую заначку. Однако все заначки, как назло, кончились. В отчаянии он налил себе еще виски и поплелся на кухню, где все было перевернуто вверх дном. Его взгляд упал на сахарницу. Тут-то уж точно он не додумался спрятать дурь. К нему захаживали родители, и это было бы верхом безрассудства. Без особой надежды он поднял крышку и заглянул внутрь. Сахарница была заполнена наполовину. Прямо поверх сахарного песка лежал небольшой пакетик с белым порошком. От радости Эдик едва не расцеловал сахарницу. Выудив пакетик, он освежился понюшкой и почувствовал себя заново родившимся. Мир снова лежал у его ног. Ушли проблемы и депрессия, развившаяся после разговора с отцом. Переполняемый радостью, Эдик стал скакать по квартире и гоготать, точно переевший дурмана жеребец. Врубил музыку, начал подпевать и с удовольствием отметил, как беснуются соседи сверху и снизу. Бабка снизу – какая-то там заслуженная писательница, член и ветеран чего-то – принялась резво колотить по батареям, а директор театра сверху орал благим матом с балкона, чтобы он выключил эту чертову музыку. Счастливо улыбаясь, Эдик сделал музыку погромче и продолжил беззаботно