что его высокопреосвященство срочно желает вас видеть.
Виолетта разочарованно вздохнула, когда Эме торжественно вручил ей повод.
– Вот и все, сударыня, лошадь отныне ваша безраздельно.
Себе он взял тонконогого вороного с белым пятном на лбу.
– Королевский кортеж уже здесь?
– Да, только что миновал Майо.
Выезд Людовика на прогулку на сей раз был чрезвычайно пышным. Знать соскучилась по развлечениям, а двор после смерти Ришелье и уныния, охватившего вслед за этим короля, больше напоминал склеп, чем привычный шумный Лувр. Потому поездка в Булонский лес – сущий пустяк, всего лишь окраина Парижа – стала важным событием. Сам Людовик, королева, дофин и вельможи познатнее и постарше тряслись в каретах. Остальные придворные красовались верхом, соперничая друг с другом пестротой нарядов и статью благородных животных. Мазарини предпочел бы присоединиться ко вторым. Итальянец прекрасно знал, что ему к лицу светское платье. Но положение обязывало министра быть среди первых. Кардинальская карета покорно месила грязь следом за королевской.
Виолетта восхищенно раскрыла глаза – королевская свита казалась ей огромным ярким пятном на фоне белизны февральского снега, еще не стаявшего здесь, в лесу.
– А сейчас, сударыня, я вручаю вас в руки господина де Шаена, королевского церемониймейстера. Я же вынужден вас покинуть. Служба, – сообщил Фобер. – Как вас отрекомендовать?
– Маркиза де Лажуа д’Оди.
Он ничуть не удивился, услышав высокий титул, и приподнял шляпу с пышными белыми перьями.
– Всего хорошего, маркиза.
– Подождите! – Виолетта неуверенно замолчала. Не пристало девушке задавать мужчине банальные вопросы вроде «Когда я увижу вас вновь?» – Ваша лошадь…
– Пустяки. При случае вернете.
Что ж, значит, у нее есть надежда на случай. Лейтенант уехал, и девушка внезапно поняла, что Париж больше не кажется ей скучным, а перспектива остаться при дворе – мрачной.
Отыскать карету кардинала среди прочих экипажей было легче легкого. Фобер, чуть придержав коня, пристроился возле дверцы. Его тут же заметили.
– Это вы, шевалье? – Мазарини приоткрыл бархатные шторки у окна и зябко поежился, недовольно поглядывая на заснеженный лес. Для него, привыкшего к теплым холмам Италии, французский февраль был слишком уж холоден и суров. Несмотря на то, что большая часть снега уже стаяла, остался он в основном в лесах и прочих труднодоступных для солнца местах, а кое-где на солнцепеке уже проявляла норов свежая травка. – Если бы вы следовали с кортежем от самого Лувра, имели бы счастье услышать новую песенку в мою честь.
– Ту, которая про наглого итальянского петуха? Или что-то посвежее?
Мазарини улыбнулся.
– Я вижу, вы истинный поклонник площадного искусства.
– Волей-неволей приходится, ваше высокопреосвященство. Я благодарю Господа за то, что еще не кончилась зима и парижане бережливы к овощам, даже подгнившим. Потому предпочитают