постоял еще секунду, вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь, дошагал до своей машины – водительская дверь так и стояла настежь, – сел и запустил мотор.
Ему было холодно, и он на полную мощность включил отопитель, который сразу бодро загудел.
Береговой развернулся, вырулил и двинул по поселковой улице – очень аккуратно. Мысль о том, что мир по-прежнему существует, не рухнул и не лежит в руинах, не отпускала его.
Вон кто-то заезжает в ворота. А там за забором горят веселые огоньки и бегает большая собака. А по проулку прогрохотал грузовичок с затейливой надписью «Доставка воды».
Береговой выехал на освещенное многополосное шоссе.
В голове было пусто, просторно и холодно.
Что-то все время мешало ему, тыкалось в живот и ребра, и он в конце концов сообразил, что на коленях у него лежит аптечка.
Аптечка на коленях – непорядок. Нужно переложить.
Он принял вправо, приткнулся к обочине, включил аварийку и выбрался из машины.
Аптечка должна быть в багажнике, откуда он ее и достал.
Он обошел свою машину и распахнул багажник.
Аптечка вывалилась из рук и ускакала на проезжую часть.
Береговой стоял над распахнутым багажником и рассматривал скрюченный труп.
Труп мужчины в темном костюме и лакированных ботинках. Брючина задралась почти до колена, и была видна белая, сильно оцарапанная нога.
Знаменитая писательница Маня Поливанова – псевдоним Марина Покровская – только что поругалась с издателем, вернее, издательшей, и ей срочно требовались утешения и кофе со сливками и сахаром.
Анна Иосифовна, генеральная директриса издательства «Алфавит», обожавшая своих писателей и носившаяся с ними, как с малыми детьми, или как с писаной торбой, присочинила Маня, любившая сравнения, на этот раз была строга, если не сказать – резка и неумолима.
Так, что даже обращалась к Мане на «вы» – худшее из наказаний!..
В лифте Поливанова втиснулась в самый угол и почти с головой нырнула в портфель, изрядно потрепанный и очень любимый, словно собираясь в нем отсидеться, чтоб никто из сотрудников не видел ее удрученной физиономии и глаз, красных, как у кролика.
Вот еще только разреветься не хватает!
– Здрасти, Марина Алексеевна!
– Манечка, привет!..
В лифт впорхнула стайка редакторш отдела женской литературы, видимо, возвращавшихся с обеда. Они были сытенькие, раскрасневшиеся, а одна везла плюшки, завернутые в салфеточку. В лифте сразу запахло домашней сдобой, и от этого Мане стало совсем невмоготу.
Домой хочу. Я хочу домой, на диван. Рыдать и убиваться над своей загубленной жизнью. А здесь меня никто не любит, никто не жалеет, и даже Анна Иосифовна называет на «вы»!..
Слезища капнула в портфель, и Маня шмыгнула носом.
– Марина Алексеевна, вас Екатерина Петровна искала…
– Знаю я, – грубо перебила Маня, и редакторши удивленно притихли.
Писательница Покровская всегда была весела и расположена к людям, и в кулуарах ее называли «душа Тряпичкин».
Выйдя