что учебник и словарь в таком жалком состоянии!
Я искренне поблагодарила г-на Нирами за удивительный презент. К тому же, была очень довольна тем, что подаренные книги он не переплел заново. Я решила, что в таком виде они не вызовут особого интереса у таможенников, так как сойдут за обычные потрепанные студенческие учебники. Мы тепло распрощались, а я даже прослезилась, понимая, что это моя первая и последняя поездка в Страну Чудес, которую мне так и не удалось разглядеть.
Прилетев домой, я сразу же включилась в предсессионную гонку. Мне пришлось мобилизовать весь свой концертмейстерский опыт, чтобы за месяц “выдолбить” с дюжиной студентов их программы. Потом я играла с ними на экзаменах. Затем нагрянули заочники… За инструментом приходилось проводить не менее восьми часов в сутки. Пришла в себя я только в мае, когда мой дорогой, мой преданный супруг объявил, что я ему надоела и ему осточертело жить под одной крышей с тощей, вечно взмыленной “рабочей лошадью”, а потому он уходит к роскошной тридцатипятилетней мадам – директорше городского рынка.
Ситуация была настолько банальная, что я только пожала плечами и, упаковав вещи, пожелала ему удачи. Однако для меня это был чрезвычайно сильный удар и, к сожалению, его последствия не заставили себя долго ждать. На нервной почве у меня разболелась левая рука, да так, что я не могла удержать вилку. Еще неделю я через силу пыталась что-то изображать на фортепиано. Закончилась эта история плачевно: хирург нашей районной поликлиники сказал, что у меня типичная профессиональная травма, то, что, в наших кругах называется “переигранной рукой”, а потому без лишних слов наложил гипс и оформил больничный лист.
На работе меня заменила другая “лошадь”, но только в два раза моложе и резвее. Она всего год назад окончила консерваторию с отличием и теперь старалась всем доказать, что достойна работать в нашем заведении штатным концертмейстером. А я? Я осталась бродить в одиночестве по своей скромной квартирке с разбитым сердцем, покинутая единственно близким человеком, без музыки, без студентов, без работы. Изредка звонили коллеги, чтобы справиться о моем самочувствии. Выслушав меня, они почти сочувственно охали, а потом, с ехидной дрожью в голосе сообщали, какая бойкая девица теперь работает на моем месте и как восхищается ею профессор, в классе которого я успешно проработала двадцать лет.
Мысли меня терзали сильнее, чем боль в руке. С гипсом все было понятно – снимут, когда придет срок, а потом, Слава Богу, каникулы… Есть время на реабилитацию. Но что делать с головой? От разочарования, боли и одиночества можно было сойти с ума. Вот тогда-то я и вспомнила о рукописи, подаренной мне моим индийским другом.
Первые шаги в освоении валардского были ужасны. К счастью, я быстро сообразила, насколько это наречие в своей основе близко славянской лексике, а потому, худо-бедно, но уже через полтора месяца стала настолько ориентироваться в тексте, что рискнула приступить к переводу.
Я