дружка в обществе учебника. И странно было бы, если при виде играющих ей не захотелось бы попрыгать с ними вместе. Ее обычная, ее ненормальная общительность…
Он подошел к воде. Прикрыв глаза ладонью, всмотрелся в волейболистов; раз или два ему показалось, что он видит купальник змеиного цвета. Но играющие, среди которых было полно девчонок, были в джинсах и футболках, и только одна сухощавая женщина средних лет прыгала в купальных трусах и лифчике.
Клав разозлился. Вернулся на подстилку, сел и пододвинул к себе учебник – но читать не получалось.
– Не переживай.
Рядом стоял парень – совладелец самосвальной камеры. Его приятели неторопливо вьючили свои мотоциклы.
– Не переживай, девчонке много ли надо, плюнь – и она уже обиделась…
– Да не ссорились мы, – сказал Клав, удивленный, что снисходит до разговора с этим бестактным оболтусом.
– Классная у тебя девчонка, – сказал парень безо всякого подвоха, совершенно искренне. – У меня тоже классная, но эта какая-то… Шальная, что ли…
Через десять минут мотоциклы взревели, и оставшиеся дачники досадливо поморщились им вслед. Клав бродил вдоль воды.
Ну почему она так?! Неужели не ясно, что он будет волноваться? Сейчас около семи, но часы, на которые он нечаянно наступил сегодня утром, стали…
Стали мои часы, стали,
Имя мое забудь, стали,
Золотой цветок в мире стали,
Пробил час, и часы стали…
Волейболисты на том берегу ушли из-под сосен. Последней шагала сухощавая полуголая женщина, и мяч в ее руках подпрыгивал, как живой.
Когда стемнело, он решился наконец уйти с пустого пляжа. Дюнкина одежда осталась – взять ее с собой означало поверить.
Дюнка придет, говорил себе Клав, Дюнка придет – и не найдет одежды. Как же она будет, в купальнике? Ночью холодно…
Он бежал размеренной спортивной рысью, потом все же выдохся и перешел на шаг. Он только наберет телефонный номер – и сразу же вернется, и Дюнка, отжимающая волосы, возмутится: почему не дождался?!
…В казенной комнате было накурено. Сизый дым висел над деревянными столами, над шкафами и стойками, над клеткой в углу – пустой, мирной клеткой для провинившихся перед обществом людей…
– Еще раз имя – полностью.
– Докия Стерх… Семнадцать лет.
– Вы точно не ссорились?
– Нет. Она… она никогда так не делала. Она…
– Успокойся.
Он закрыл глаза. Двадцать пять раз – успокойся. Здесь все спокойны, здесь каждую ночь рыдают одни люди и грязно ругаются другие, здесь даже сквозь табачный дым пахнет железом и потом, здесь невыносимо душно…
– Третий виженский лицей… Общежитие. Комната семьдесят четыре…
Звонок. Еще звонок. Сквозь стекло не слышно слов. Деловито шевелятся губы.
– Что на ней было надето?
– А?
– Что было надето?
Дюнкины босоножки под слоем песка. Небрежно брошенные на подстилку шорты…
– Успокойся, мальчик. Не такое бывает… К утру придет сама.
…И настало