силами я всё равно опасался неудачи.
Неожиданно под носком сапога что-то блеснуло. Чешуйка рыбная или самородок? Здесь в принципе могло попадаться и золото. Немного, раз уж Кадьяк не числился среди достопримечательностей золотой лихорадки, но могло.
Я нагнулся и, словно получив привет с того света, поднял пятикопеечную монетку родной эпохи. Пятаком её называть язык не поворачивался. В нынешнем пятаке веса гораздо больше – и буквально и в смысле покупательной способности. Всё равно, что сравнивать здешнего кадьякского медведя с мультяшным Винни-Пухом.
Находка не удивила. Из будущего я прихватил кучу мелочи. Кассиры разных стран отчего-то предпочитали сбывать её с рук. Монетки со всевозможными гербами, символами, профилями ещё не рождённых королев и президентов годились теперь разве что на пуговицы. Впрочем, российским копейкам нашлось иное применение. Я стачивал с них всё лишнее, оставляя только Георгия, разящего копьём змия. Затем пробивал отверстие и вешал на шнурок. Получались амулеты, которые зверобои называли ладанками, хотя никакого ладана в них не помещалось. Амулеты я дарил суеверным друзьям.
На этот ручей мы ходили за водой с самого основания крепости. Видимо одну из монет я обронил, когда ещё не додумался до изготовления подарков. Что ж, получится «ладанка» для Яшки.
Я вернулся в крепость и сел за точильный камень.
– Народу в Охотск понаехало, жуть, – рассказывал я за работой Комкову. – Глазёнки у всех горят, крови жаждут, денег. А как начальник запретил на промысел выходить, так многие без дела остались. Протянет полковник с разрешением до осени, наберём людей сколько в корабли влезет. Но за всё нужно платить, и боюсь еще один сезон мы упустим.
– Да пес с ним с сезоном, – сказал Комков. – Вот только малы кораблики наши для того дела, что ты задумал, сколько бы в них ни влезло.
– Здесь добирать придётся, – сказал я.
– Из кого добирать, из коняг?
– А из кого ещё? – я пожал плечами. – Ты что про Жилкина думаешь? Посмотрел я, как он торгует. По записям вроде всё чисто, но цены занижает на шкуры, а на муку, напротив, накидывает пятак.
– Продешевить опасается, – предположил Комков. – А мука в эдакой сырости портится.
– Весу она набирает от сырости, – буркнул я. – Людей бы мне не распугал. Я же всем обещал, что охотскую цену буду давать. Неудобно.
Таков он фронтир. Здесь каждый стремится урвать кусок, а собственность была священна только до тех пор, пока за ней присматривает хозяин.
Я нажимал на педаль точильного камня и, зажав монетку клещами, снимал с поверхности номинал в обрамлении дурацких цветочков. Эта сторона должна выглядеть гладкой. С реверсом возни выходило больше – оставляя нетронутым герб, я аккуратно стачивал надпись банка и год чеканки.
Вот тут-то меня и передёрнуло. Вдоль позвоночного столба точно электричество пробежало.