Дома я разодрала её от лака, помыла отдельно от всей головы и уложила по-своему, как укладываю каждый день. Не празднично, зато мне так идёт. Краешек фаты всё же отцепился, и мама переколола мне шпильки над фатой, а заодно на висках и затылке так, что теперь я чувствовала – сооружение не развалиться. Ногти на руках и ногах я накрасила белым матовым лаком, как и положено невесте. Смотрелось это как-то грубовато, ногти выглядели не нежными и женственными, а широкими и неаккуратными, я покрыла их сверху разноцветными блёстками. Ленка ржала и говорила, что мои ногти смотрятся, как пасхальные куличи с присыпкой.
Дедушка, который приехал на мою свадьбу и ночевал в зале на раскладушке, высказал своё восхищение моей причёской, платьем и туфлями. Его восхищение звучало почему-то, как успокоение, будто бы он жалел меня. Дедушка одиноко сидел на нашей городской кухне, и был словно не в своей тарелке, не на своём месте. Я тоже жалела дедушку. Под городским небом он всегда казался мне таким растерянным и стареньким. Дедушкино место в деревне: там его корни, его дом, его хозяйство. Там они с бабушкой чувствуют себя комфортно. Бабушка вообще боится шумного города, плохо переносит дорогу, поэтому на свадьбу она не поехала. Да и за хозяйством кто-то должен следить.
Я заряжаю в фотоаппарат-мыльницу самую дорогую плёнку на тридцать шесть кадров. Первый кадр делаем дома: мы с мамой и дедушкой на фоне стенки с хрусталём. Следующее фото будет уже в загсе, чтобы не тратить кадры.
Позавчера мы с Лёшкой сильно поссорились. Я кричала, что свадьбы не будет, Лёшка стоял у двери, собираясь уходить, мама наспех пыталась помирить нас, не выясняя причину ссоры, потому что гости приглашены, кафе, еда и машины заказаны, кольца куплены. Поссорились мы, по Лёшкиному мнению, из-за ерунды: накануне он ремонтировал свою «копейку» в гараже с пацанами, и вымазал руки в какую-то несмываемую мазуту. Он показал мне эти руки со смехом и гордостью. Мне же стало совсем не весело. Вокруг ногтей и под ними у него всё было сине-чёрное, как у бомжа, и отмыть это до свадьбы оказалось нереальным. Я упрекнула его в том, что он не подумал об этом раньше, и не подождал с ремонтом своей развалюхи. Потом в том, что он вообще ни о чём не думает и ни приложил ни единого усилия к свадебной подготовке, а уже разозлившись, заодно и в том, что он снова принёс мне бананы, а я сто раз говорила, что во время беременности стала ненавидеть бананы, то есть Лёшка меня совсем не слышит, и ни до чего ему нет дела: ни до свадьбы, ни до меня, ни до ребёнка. Лёшка обиделся в большей степени на то, что я назвала его машину – развалюхой. Всё остальное его волновало меньше.
***
– Согласны ли вы, Алексей, взять в жёны Викторию?
– Да! – Лёшка лыбится и хрустит костяшками пальцев. Дима-свидетель постоянно дёргает плечами, поправляя непривычную для себя одежду – пиджак. Меня поздравляют какие-то незнакомые люди – родственники семьи