это что такое у вас, дядя? – спросил Павел, показывая на астролябию, которая очень возбуждала его любопытство; сам собою он никак уж не мог догадаться, что это было такое.
– Это астролябия, инструмент – землю мерять; ты, ведь, черчению учился?
– Учился, дядя!
– И поэтому знаешь, что такое треугольник и многоугольник… И теперь всякая земля, – которою владею я, твой отец, словом все мы, – есть не что иное, как неправильный многоугольник, и, чтобы вымерять его, надобно вымерять углы его… Теперь, поди же сюда!
И Еспер Иваныч подвел Павла к астролябии; он до страсти любил с кем бы то ни было потолковать о разных математических предметах.
– Теперь по границе владения ставят столбы и, вместо которого-нибудь из них, берут и уставляют астролябию, и начинают смотреть вот в щелку этого подвижного диаметра, поворачивая его до тех пор, пока волосок его не совпадает с ближайшим столбом; точно так же поворачивают другой диаметр к другому ближайшему столбу и какое пространство между ими – смотри вот: 160 градусов, и записывают это, – это значит величина этого угла, – понял?
– Понял! – отвечал бойко мальчик. – Этому, дядя, очень весело учиться, – прибавил он.
– Весело! «Науки юношей-с питают, отраду старцам подают!» – продекламировал Еспер Иваныч; но вошла Анна Гавриловна и прервала их беседу.
– Воин-то наш храпом уж храпит!.. – объявила она.
– А и бог с ним!.. – отозвался Еспер Иваныч, отходя от астролябии и садясь на прежнее место. – А ты вот что! – прибавил он Анне Гавриловне, показывая на Павла. – Принеси-ка подарок, который мы приготовили ему.
– Хорош уж подарок, нечего сказать! – возразила Анна Гавриловна, усмехаясь, сама впрочем, пошла и вскоре возвратилась с халатом на рост Павла и с такими же сафьянными сапогами.
– Облекись-ка в сие благородное одеяние, юноша! – сказал Еспер Иваныч Паше.
Тот в минуту же сбросил с себя свой чепанчик, брюки, сапожонки, надел халат и сафьянные сапоги.
– Ну, теперь, сударыня, – продолжал Еспер Иваныч, снова обращаясь к Анне Гавриловне, – собери ты с этого дивана книги и картины и постели на нем Февей-царевичу постельку. Он полежит, и я полежу.
– Чтой-то, полноте, и маленького-то заставляете лежать! – воскликнула Анна Гавриловна.
– Нет, Анна Гавриловна, я хочу полежать, – ей-богу, – торопливо подхватил Павел.
Он полагал, что все, что дядя желает, чтоб он делал, все это было прекрасно, и он должен был делать.
– Ах вы, уморники, – право! – сказала Анна Гавриловна, и начала приготовлять Паше постель.
– Читывал ли ты, мой милый друг, романы? – спросил его Еспер Иваныч.
– Читывал, дядя.
– Какие же?
– «Молодой Дикий»[15], «Повести Мармонтеля».[16]
– Ну, все это не то!.. Я тебе Вальтера Скотта дам. Прочитаешь – только пальчики оближешь!..
И Имплев в самом деле дал Павлу перевод «Ивангое»[17], сам тоже взял книгу, и оба они улеглись.
Анна