Мановская, – любите меня!.. Я сама вас давно люблю! Но теперь прощайте: отпустите меня, я не могу дольше оставаться.
Эльчанинов обезумел от восторга.
– Человек ты или ангел! – вскричал он, обхватив за талию Анну Павловну и целуя ее в лицо. – Я тебя не пущу, ты моя, хоть бы целый мир тебя отнимал у меня.
– Пустите меня! Я слаба, пощадите меня!
– Но когда я увижу тебя еще? Я с ума сойду, если это будет долго!
– Хорошо, я буду здесь.
– Но когда же?
– В воскресенье.
Раздавшийся в это время невдалеке голос заставил их оглянуться. К ним подходил Иван Александрыч. Эльчанинов, как можно было судить по его движению, хотел бежать, но уж было поздно.
– Наконец-то я вас нашел, Анна Павловна, – начал Иван Александрыч. – Бегал-бегал, обегал все поле, – дело очень важное. Приезжаю, спрашиваю: «Дома господа?» – «Одна, говорят, только барыня, да и та в поле». – «В каком?» – «В оржаном». – Валяй в оржаное. Наше вам почтение, Валерьян Александрыч! Вы как здесь?
– Так же, как и вы, – отвечал Эльчанинов, – приехал, – говорят, Анна Павловна в поле, я и пошел в поле.
– Вот как-с, а я ведь думал, что вы «незнакомы с Михайлом Егорычем. Матушка Анна Павловна, первей всего: я ведь к вам с важным поручением. Где супруг-то?
– Он уехал в город, – отвечала Анна Павловна, едва приходя в себя.
– Пошлите за ним, бога ради, нарочного. Завтра вам надобно быть дома обоим. Его сиятельство приедет к вам. Он говорит, что знает вас, и ужасно как хвалит.
– Мы будем дома, – отвечала Анна Павловна. – Пойдемте! Доведите меня, Иван Александрыч.
– А мне позвольте проститься, – сказал Эльчанинов, – я пройду прямо.
– Прощайте.
Эльчанинов ушел в лес; Иван Александрыч подал руку Анне Павловне, и они пошли.
– Отчего это Валерьян Александрыч не пошел в усадьбу? – спросил будто с простодушным любопытством Иван Александрыч.
– Верно, не хочет.
– А отчего ж он не хочет?
– Он незнаком с мужем; я его прежде знала.
– Прекрасный он молодой человек, умный, образованный, – заметил Иван Александрыч.
Анна Павловна ничего не отвечала, и они молча вошли в усадьбу.
Стало уже смеркаться, когда Иван Александрыч выехал на своих беговых дрожках из Могилок.
– Какова соколена! – начал он рассуждать вслух. – Тихая ведь, кажется, такая; поди ты, узнай бабу. А молодец-то… ловкой малый! Рассказывать или нет? Подожду пока! Кажется, его сиятельство тут того… Слабый старик по этой части.
На этих словах он почувствовал, что его кто-то схватил за воротник шинели. Иван Александрыч обернулся. Это был верхом Эльчанинов.
– Ба! Вы все еще едете, – сказал он, – не тяните, пожалуйста, шинели: сукно тонкое, как раз лопнет.
– Остановите вашу лошадь, мне нужно с вами поговорить, – сказал мрачно Эльчанинов.
Иван Александрыч повиновался.
– Вы никому не должны говорить, что сегодня видели меня в Могилках, – продолжал Эльчанинов, колотя рукой по