затихал, и сон его становился если и не слишком глубоким, то много более спокойным.
Манон уговаривала Скара с Кувалдой тоже подремать, уверяя, что сама спать не хочет и охотно подежурит. Но сон ни к кому не шел, так что друзья просто отдыхали. Впрочем, назвать так состояние, в котором они пребывали, можно было лишь при очень вольной трактовке смысла слова "отдых". Хотя каждый старался это всячески скрыть, нервничали все, валиться вниз с обрыва Ахерона при всех заверениях Люкса в успехе все равно было жутко. Вот они и перекидывались незначащими и ненужными словами просто потому, что молчать было еще страшнее.
Кувалда участия в разговоре, пожалуй что, и не принимал. Конечно, он произносил какие-то слова, отвечал на вопросы, но, если бы собеседники попросили повторить только что заданный ему вопрос или даже его собственный ответ, он вряд ли сумел бы это сделать. Мысли его были заняты Манон. Манон и Люксом. Люкс был в Манон по уши влюблен, это было видно невооруженным глазом. Что касается Манон, то относилась она к Люксу с пугливым пиететом, чувство, которого он не скрывал – да и не пытался – ей льстило, и как-то странновато радовало. А вот было ли в ней чувство ответное – это вопрос.
Нет-нет, Кувалда ничуть не ревновал Манон к Люксу, хотя она ему, вообще-то, всегда нравилась. В прошлые студиозные годы она была подруга Генрика и свой парень, так что приволокнуться за ней ему тогда и в голову не приходило. Да и недостатка в подружках он никогда не испытывал. Потом была встреча на полюсах. Несмотря на то, что они с Манон быстро оказались в одной постели, Кувалда не питал относительно нее особых иллюзий. Их союз был направлен на побег. В случае удачи Манон надеялась отстоять свои пакаторские права. Появись она в родном замке Монпари живой и невредимой, никто из властьимущих и пикнуть не посмел бы – на полюса Манон попала не по решению суда, официально она считалась загубленной Скавроном с разбойниками. С другой стороны, Манон, даже если бы очень захотела, не смогла бы доказать, что попала на полюса в результате злонамеренной интриги – чьей?.. вот то-то и оно! Кувалда же был именно сослан, сослан за длинный язык, а что общего могло быть там, внизу, у беглого преступника и почтенной пакаторши? Мысли были тяжкие, мысли были грустные, а Манон, между тем, говорила, впрочем, без особой убедительности в голосе: "Мы тебя спрячем, правда, Скар?.. " – обсуждали, оказывается, его, Кувалды, судьбу после побега.
– Нет, госпожа, – отвечал Скаврон, – я тебе в этом деле не помощник. Мне быть таким же бездомным изгоем, как и Кувалде.
– Но я же живая! Мы докажем, что ты не виноват.
– Это в твоем деле я не виноват. А ключник? А жена моя возлюбленная? В их-то деле я уж точно буду виноват. Ключник – он мой. И женушка моя нежная, любвеобильная, она тоже моя!
– Наши. Общие.
– Нет, госпожа. Твои руки должны быть чистые. Разве что полюбоваться можешь на ключникову смерть, и то издалека. Там будет много желающих упрятать тебя обратно не полюса. Верно, Кувалда?
– Что?..